Юность Есенина - [6]
Один из сверстников Есенина, товарищ по деревенским играм и похождениям, Кузьма Васильевич Цыбин вспоминает:
«Наши ребячьи походы в луга за Оку я хорошо помню. Бывало, ранним летним утром забегаешь к Есенину:
— Айда в луга!
— Сейчас выйду, жди на улице.
И вот мы уже на Оке. Переправившись на другой берег, отправляемся через луга к дальней косе. Песчаный берег косы, где такое раздолье для купанья, ее высокие травы с ежевикой и другими ягодами — наше любимое место. Иногда мы идем к Старице, затерявшемуся в лугах старому руслу Оки, берега которого покрыты зарослями ивняка и камыша.
Помню, как однажды, по пути к этой косе мы решили половить утят в одном из луговых озерец. Стремительный и ловкий Есенин был по этой части большой мастак. Поймав быстро одного за другим трех утят, он передал их мне с наказом: „Держать крепко“. Не успел Есенин отойти и несколько шагов, как один утенок, вырвавшись из моих рук, нырнул в воду и скрылся в камышах. Увидя это, Есенин взял у меня утят и начал распекать меня. Потом вдруг неожиданно подошел к берегу и… пустил одного, затем другого утенка в воду. И долго смотрел им вслед…
И еще вспоминаю, очень любил Есенин цветы. Весной до покоса наши луга — разноцветный ковер. Каких только цветов в них нет! Для него цветы — что живые друзья были»[41].
Особенно любил бывать Есенин в лугах во время сенокоса. В эти дни село как бы вымирало, все перебирались за Оку, жили там дружной артельной семьей в шалашах, привольно, весело, шумно. По вечерам не затихали в лугах песни, пляски, переливы тальянки, кругом слышались шутки, смех.
Часто вместе с деревенскими ребятами Есенин отправлялся в ночное, ездил на Оку поить лошадей. «Ночью луна, — вспоминал он, — при тихой погоде стоит стоймя в воде. Когда лошади пили, мне казалось, что они вот-вот выпьют луну, и радовался, когда она вместе с кругами отплывала от их ртов»[42].
Среди своих сверстников и товарищей по уличным забавам Серега Монах (прозвище Есенина в детстве) был признанным коноводом, неутомимым выдумщиком и заводилой по части различных мальчишеских игр и забав, драчуном и забиякой.
«За озорство, — вспоминает Есенин, — меня ругала только одна бабка, а дедушка иногда сам подзадоривал на кулачную и часто говорил бабке: „Ты у меня, дура, его не трожь. Он так будет крепче!“»[43]
Мало кто из константиновских мальчишек так проворно и ловко карабкался по деревьям, как Есенин, не было среди них и лучшего «специалиста» по части птичьих гнезд и яиц. «Многим, — рассказывал он позднее, — кому грачи в полдень после пахоты мешали спать, я снимал гнезда с берез, по гривеннику за штуку. Один раз сорвался, но очень удачно, оцарапав только лицо и живот да разбив кувшин молока, который нес на косьбу деду» [44].
Постоянными спутниками во всех его похождениях были Клавдий Воронцов — сирота, выросший в доме константиновского священника Смирнова, и Тимофей Данилин — сын деревенской нищенки. Немного позднее Есенин подружился с Николаем Сардановским — сыном учительницы, каждое лето с 1907 года приезжавшей со своими детьми в Константиново[45].
С раннего утра Есенин отправлялся с друзьями на Оку, где они часто проводили весь день. Бывало, вспоминает Николай Сардановский, «далеко отплыв от берега, мы ложились на спину и запевали традиционное „Вниз по матушке, по Волге“. Пели с большим чувством»[46]. Когда Оку перекрыли плотиной у соседнего села Кузьминское, глубина и ширина ее значительно увеличились, и никто в Константинове не рисковал ее переплыть. И вот в один из июньских дней Есенин с друзьями при встречном ветре переплыл Оку. «Подвиг» этот они решили воспеть. «Есенин, — как вспоминает Н. Сардановский, — написал на дверной притолоке дома, где часто собиралась наша дружная компания, стихотворение, кажется, из трех строф… Я помню последнюю строфу:
