Юность Добровольчества - [111]

– Мы, военные, оказались совершенно застигнутыми врасплох революцией. О ней мы почти ничего не знали, и сейчас нам приходится учиться тяжёлыми уроками.

– Хорошо бы, чтобы эти уроки не пропали для нас даром, – откликнулся Тягаев, помешивая угли длинной палкой. – Чтобы мы усвоили их прежде, чем станет поздно. Покуда этого не наблюдается.

– Гражданская война – это не то, что война с внешним врагом, – продолжал развивать свою мысль Каппель. – В ней не все методы и приёмы, о которых нам говорили в учебниках, хороши. Эту войну нужно понять. Её нужно вести особенно осторожно, ибо один ошибочный шаг если не погубит, то сильно повредит делу.

– Сколько их уже сделано!

– Особенно осторожно нужно относиться к населению, ибо оно всё, хоть и пассивно, участвует в войне. А в Гражданской войне победит тот, на чьей стороне будут симпатии населения.

– Или тот, кто сильнее запугает его, задавит тяжёлым сапогом, – предположил Пётр Сергеевич. – Большевики объявляют мобилизацию, берут заложников, тиранят, и их армия растёт. Мы пытаемся соблюдать законность, беречь население, и оно не желает шевельнуть пальцем, чтобы нам помочь. Я понимаю, что мы не можем перенимать их методы. Это было бы бесчестьем и преступлением. Но тогда – тупик…

– Народ должен быть заинтересован в нашей победе, – живо отозвался Каппель. – Не нужно ни на одну минуту забывать, что революция совершилась, – это факт. Народ ждёт от неё многого. И народу нужно что-то, какую-то часть дать, чтобы уцелеть самим. Возьмите, к примеру, крестьян. Победить легче тому, кто поймёт, как революция отразилась на их психологии. И раз это будет понято, то будет и победа. Раз мы честно любим Родину, нам нужно забыть о том, кто из нас и кем был до революции. Я, как и вы, как многие, хотел бы, чтобы образом правления у нас была монархия; но в данный момент о монархии думать преждевременно. Мы сейчас видим, что наша Родина испытывает страдания, и наша задача – облегчить эти страдания. Россия – суть тяжело больной человек. А больного нужно лечить, а не спорить о цвете его наряда, чем у нас многие предпочитают заниматься.

Трезвы были суждения молодого полковника. Глубоко понимал он и механизмы ведения гражданской войны, и психологию населения. Когда бы больше таких здравомысленных людей было в России! И их бы – на главные посты, им бы карты в руки! А вот, вынужден был Владимир Оскарович, всеми оставленный, со своим истаявшим отрядом, отбиваться от большевиков в уральских предгорьях, продираться в Сибирь уже не на пределе сил, а давно этот предел перешагнув.

А тут ещё зима пришла прежде срока, ледяная и беспощадная, по сотни человек в день стала косить обмороженными. Ни сапог, ни вещей тёплых не раздобыть. Бомбардировали Омск телеграммами с отчаянными просьбами прислать обмундирование, спасти гибнущих от лютой стужи Волжан, столько времени удерживающих на себе огромные силы большевиков, не давая им перекинуться на неокрепшие сибирские части. Но Омск – молчал… Для Омска Волжане были чужими. «Учредиловцами».

Несколько дней назад Каппель пригласил Тягаева к себе:

– Пётр Сергеевич, дальше так длиться не может. Ещё немного, и мы потеряем всю нашу группу обмороженными. Нужно ехать в Омск и разбираться на месте, выбить у них тёплые вещи. Я хотел бы, чтобы поехали вы.

– Я готов, – кивнул Тягаев. Мысль о необходимости вести сражение с интендантами не слишком радовала его, но полковник понимал, что он, с его опытом, офицерским стажем и заслугами в Великую войну, наиболее подходящая кандидатура для подобной командировки. Необходимость же её была очевидной .

И вот – Омск… Ничего кроме горечи вид сибирской столицы не вызывал. Подавленным возвращался Пётр Сергеевич в свою теплушку, обнадёженный лишь тем, что, как сказал ему один из встреченных офицеров, склады от вещей ломятся.

В теплушке спал, укрывшись тулупом, в ожидании полковника Донька, поехавший с ним. При появлении Тягаева он вскочил, засуетился, поставил чайник, заговорил ломающимся мальчишеским голосом:

– Наконец-то, господин полковник! Ну что? Есть что-нибудь?

– Сегодня опоздал. Завтра утром пойду снова.

– Вы замёрзли, небось. Сейчас я чайку вскипячу, ужин сготовлю. Вы отдыхайте!

Пётр Сергеевич сел, закурил трубку (хоть табака путного купил себе в городе, а то которую неделю – мука). Совсем рядом пировал безумный Омск, а за много вёрст отсюда, среди снега, в лютую стужу торит себе путь брошенная всеми армия. В шинелях, в сапогах рвущихся, когда, как воздух, нужны полушубки и валенки. Без медикаментов и провианта. Мяса бойцы не видели неделями… Только дивиться можно, откуда хватает сил им – идти дальше, сражаться, выживать? Человеческим силам такого не вынести. Телу – не вынести. Так только дух выстаивать способен. Дух, питаемый верой и любовью. Безбожные доктринёры пытаются свести всё в человеке к материи, к телу. Посмотрели бы эти господа на воинов, борющихся на все стороны фронта, с врагом, с тылом, с морозами, зажатых в тиски – их ли подвиг зависит от материальной стороны? Они ли подчинены ей? Взглянули бы в лица их, в глаза… Повернулся бы язык трактовать о материализме? Должно быть, повернулся. Нашли бы и в подвиге самоотверженном материальный интерес – «за собственность и привилегии воюют». Ничтожные, гнилые насквозь существа, всё измеряющие своей карликовой, фальшивой меркой… И они целый мир учат!