Юность без Бога - [16]
— Ладно, помогу, — обещаю я. И сразу натыкаюсь на взгляд Ц. Ты не сможешь помочь, говорит этот взгляд.
Знаю. Я сам приговорил Н.
Но ведь я только хотел узнать, не входит ли Ц. в шайку, чтоб ему ненароком не попасть под подозрение, и только поэтому вскрыл эту шкатулку.
Почему же тогда не сказать, что дневник прочитал ты?
Нет, не сейчас. Только не сейчас, не при всех. Но надо будет сказать. Обязательно! Только не при всех, при всех стыдно. Расскажу ему наедине. Поговорю как мужчина с мужчиной. И с девушкой тоже надо поговорить, сегодня попозже, когда она придет к нему на свидание. Скажу ей, чтобы больше не показывалась, и бестолковому Ц. прочищу мозги как следует, чтоб завязывал с этим. Хватит!
Вина, как хищная птица, снижает круги над жертвой. Хватает ее и уносит.
Но мне нужно оправдать Н.
Он ведь, и правда, ничего плохого не сделал.
И постараться смягчить участь Ц. И девочки. Я не допущу, чтобы пострадали невинные! Да, страшен Бог, но я внесу в его расчеты свои поправки. Сообразуясь со своей свободной волей. Заметные поправки.
Я спасу нас всех.
И, размышляя так, я вдруг ловлю на себе чей-то взгляд.
Это Т.
Два круглых прозрачных глаза глядят на меня. Без выражения, без блеска.
Рыба! — обжигает меня.
Смотрит в упор, не сводя с меня глаз. Как тогда, у могилы маленького Ф.
Улыбается тихо. Высокомерно и насмешливо.
Знает, что это я вскрыл шкатулку?
Лунный человек
Мой день тянулся и тянулся. Наконец село солнце. Спустился вечер, а я ждал ночи. Наступила ночь, и я выскользнул из лагеря. Фельдфебель уже храпел, и никто не заметил, как я ушел. Над лагерем светила полная луна, но с запада темными клочьями двигались облака. Внезапно сделалось темно, хоть глаз выколи, и каждый раз нужно было все дольше ждать, пока снова появится серебристый лунный свет.
Там, где лес вплотную подступает к палаткам, я буду ждать его, Ц. Там я и уселся за деревом. Я ясно видел стоящего на посту. Это был Г.
Он прохаживался взад-вперед.
Над нами неслись облака, а внизу, казалось, все спит.
Вверху бесился ураган, внизу было тихо.
Только тут и там похрустывали ветки, тогда и Г. замирал и всматривался в чащу.
Я смотрел ему в лицо, но он не мог меня видеть.
Страшно ему?
Что-то тут в лесу скрывается, особенно ночью.
Время шло.
Вон он идет, Ц.
Обменивается с Г. приветствием, и тот уходит.
Ц. остается один.
Осторожно осматривается кругом. Смотрит вверх, на луну.
Там, на луне, есть человек, вдруг вспоминается мне. Сидит себе на лунном серпе, покуривает трубочку, ни о чем не беспокоится. Поплевывает на нас вниз время от времени. Может, он и прав.
Наконец, около половины третьего появилась девушка, да так неслышно, что я ее заметил, только когда она уже стояла рядом с ним.
Откуда она появилась?
Возникла, как из-под земли.
Вот она обнимает его, а он — ее.
Они целуются.
Девушка сейчас ко мне спиной, и его мне тоже не видно. Должно быть она повыше его…
Сейчас подойду и заговорю с обоими. Я встаю, осторожно, чтобы они меня не услышали, а то девушка убежит. А ведь я и с ней хочу поговорить.
Они все целуются.
Это же сорная трава, надо таких уничтожать, проносится у меня в голове.
Вижу слепую старуху, она спотыкается и падает.
И все вспоминаю и вспоминаю девушку, как она поднялась и посмотрела за изгородь.
А у нее должна быть красивая спина…
Увидеть бы ее глаза.
Тут набегает облако и делается совсем темно. Оно небольшое, это облачко, потому что у него серебристая кайма. Как только снова выйдет луна, я пойду. И вот она снова светит, луна.
Девушка обнажена.
Он стоит перед ней на коленях.
Она очень белая.
Я жду.
Она нравится мне все больше и больше.
Иди! Скажи, что шкатулку взломал ты. Ты, а не Н. Ну, иди же, иди!
Никуда я не иду.
Вот он сидит на упавшем дереве, а она у него на коленях. У нее потрясающие ноги.
Иди!
Ага, сейчас…
И набегают следующие облака, больше, темнее. У них нет серебристой каймы и землю накрывает тьма. Небо исчезло, я больше ничего уже не вижу.
Прислушиваюсь, в лесу слышны шаги. Я задерживаю дыхание.
Кто там ходит?
Или это буря начинается?
Я себя-то уже не вижу.
Где вы, Адам и Ева?
В поте лица своего должны вы были зарабатывать хлеб свой, но это вам в голову не приходит. Ева крадет фотоаппарат, а Адам, вместо того чтобы сторожить, закрывает на это глаза.
Я завтра ему скажу, этому Ц., что на самом деле это я вскрыл шкатулку. Завтра меня уже ничего не остановит.
Даже если Господь вышлет навстречу мне тысячи голых девушек!
Все глуше ночь.
Она цепко держит меня, безмолвная и непроницаемая. Сейчас я хочу назад.
Осторожно, ощупью…
Моя вытянутая вперед рука натыкается на дерево. Обхожу его.
Двигаюсь ощупью дальше — но в ужасе отшатываюсь!
Что это было?
Сердце у меня замирает.
Еле удерживаюсь, чтобы не крикнуть.
Что это было?
Нет, это было не дерево.
Моя вытянутая рука наткнулась в темноте на чье-то лицо. Меня трясет.
Кто тут стоит передо мной?
Я застываю на месте.
Кто это?
Или мне примерещилось?
Нет, я слишком ясно нащупал: губы, нос…
Сажусь на землю.
Это лицо, оно еще там?
Надо дождаться света.
Не двигайся.
Там, над облаками, курит лунный человек.
Тихо накрапывает дождь.
Плюй, плюй на меня человек с луны!
Предпоследний день
Наконец небо начинает сереть, вот и утро.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Жюль Ромэн один из наиболее ярких представителей французских писателей. Как никто другой он умеет наблюдать жизнь коллектива — толпы, армии, улицы, дома, крестьянской общины, семьи, — словом, всякой, даже самой маленькой, группы людей, сознательно или бессознательно одушевленных общею идеею. Ему кажется что каждый такой коллектив представляет собой своеобразное живое существо, жизни которого предстоит богатое будущее. Вера в это будущее наполняет сочинения Жюля Ромэна огромным пафосом, жизнерадостностью, оптимизмом, — качествами, столь редкими на обычно пессимистическом или скептическом фоне европейской литературы XX столетия.
В книгу входят роман «Сын Америки», повести «Черный» и «Человек, которой жил под землей», рассказы «Утренняя звезда» и «Добрый черный великан».
Латиноамериканская проза – ярчайший камень в ожерелье художественной литературы XX века. Имена Маркеса, Кортасара, Борхеса и других авторов возвышаются над материком прозы. Рядом с ними высится могучий пик – Жоржи Амаду. Имя этого бразильского писателя – своего рода символ литературы Латинской Америки. Магическая, завораживающая проза Амаду давно и хорошо знакома в нашей стране. Но роман «Тереза Батиста, Сладкий Мёд и Отвага» впервые печатается в полном объеме.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В рубрике «Документальная проза» — главы из книги французского журналиста Ксавье де Отклока (1897–1935) «Коричневая трагедия» в переводе Елены Баевской и Натальи Мавлевич. Во вступлении к публикации Н. Мавлевич рассказывает, что книга была «написана под впечатлением поездки по Германии сразу после пришествия Гитлера к власти». В 1935 году автор погиб, отравленный агентами гестапо.«Эта Германия в униформе любит свое безумие, организует его, извлекает из него колоссальную выгоду… пора бы уже осознать всю мерзость и всю опасность этого психоза…».
В рубрике «Статьи, эссе» — статья филолога Веры Котелевской «Блудный сын модернизма», посвященная совсем недавней и первой публикации на русском языке (спустя более чем полувека после выхода книги в свет) романа немецкого классика модернизма Ханса Хенни Янна (1894–1959) «Река без берегов», переведенного и прокомментированного Татьяной Баскаковой.В рубрике «Интервью» два американских писателя, Дженнифер Иган и Джордж Сондерс, снискавших известность на поприще футуристической социальной фантастики, делятся профессиональным опытом.
Следом в разделе художественной прозы — рассказ американского писателя, выходца из индейской резервации Шермана Алекси (1966) «Потому что мой отец всегда говорил: я — единственный индеец, который видел своими глазами, как Джимми Хендрикс играл в Вудстоке „Звездно-полосатый флаг“». «Чем же эта интерпретация гимна так потрясла американцев?», — задается вопросом переводчица и автор вступления Светлана Силакова. И отвечает: «Хендрикс без единого слова, просто сыграв на гитаре, превратил государственный гимн в обличение вьетнамской войны».Но рассказ, не про это, вернее, не только про это.
Далее — Литературный гид «Странствующий по миру рыцарь. К 400-летию со дня смерти Сервантеса».После краткого, но содержательного вступления литературоведа и переводчицы Ирины Ершовой «Пути славы хитроумного идальго» — пять писем самого Сервантеса в переводе Маргариты Смирновой, Екатерины Трубиной и Н. М. Любимова. «При всей своей скудости, — говорится в заметке И. Ершовой, — этот эпистолярий в полной мере демонстрирует обе составляющие постоянных забот писателя на протяжении всей его жизни — литературное творчество и заработки».Затем — «Завещание Дон Кихота», стихи другого классика испанской литературы Франсиско де Кеведо (1580–1645) в переводе М. Корнеева.Романтическая миниатюра известного представителя испаноамериканского модернизма, никарагуанского писателя и дипломата Рубена Дарио (1867–1916) с красноречивыми инициалами «Д.