Юность, 1973-03 - [55]

«Если бы я не пошёл с ней… Мы были бы вдвоем… И ничего бы не случилось… Это из-за меня…»

Сметанин шагнул к врачу.

— Он умер?

— Кто? — не понял врач.

— Золотов…

— Это солдат, которого с пожара привезли?..

— Да! Да!

— Состояние тяжёлое… Вот военные врачи приедут, решим, можно ли его транспортировать…

— Может быть, кровь нужна? — с надеждой спросил Сметанин.

— А у вас какая группа?

— Четвёртая…

— Не годится… Да вы бы пошли умылись, что ли, как из преисподней… тоже с пожара?..

— Почти, — сказал Сергей.

Он зашел на задний двор, плотно поросший пахучей ромашкой, и лёг на влажную землю.

«Зачем люди умирают насовсем… Почему не остается малая частица их, которая могла хотя бы прощать… Нет, нет! Ничего мне не надо: ни прощения его… ничего… Только бы он был жив… только бы жил!..»

XVI

1

Полковой оркестр разучивал польку на о открытой эстраде. Между рядами длинных скамеек расхаживал, заложив руки за спину, нагнув голову к земле, молоденький лейтенант — дирижер. Время от времени он останавливался, поднимал взгляд и кричал:

— Миленький! Миленький! Заврался!

Оркестр прекращал играть. Становился слышен шум сосняка, качаемого ветром.

Сергею Сметанину уже давно было пора идти на чистку оружия, но он сидел все на задней скамье и смотрел на дирижера.

— Здравствуйте, Сметанин, — услышал он и обернулся.

— Здравствуйте, Нина Васильевна.

— Я смотрю, вы сидите…

— Слушаю вот…

— День сегодня жаркий… Я к соседке зашла, у нее мальчику два года… Она его спрашивает: «Ты мне кто?» «Сынок», — отвечает он. «А ещё кто?» «Солнышко», — говорит он важно. «Ну, а ещё кто?»

«Счастье», — и губы дует… Не понимает, что и впразду — счастье…

— Вы не знаете, как там Золотов? — спросил Сергей.

— Он в окружном госпитале…

— Я знаю… Но как он?

— Пока неизвестно… Марат вчера уехал туда…

— Да…

Сергей не мог думать каждую минуту дня о Золотове — этого не позволяла размеренная солдатская жизнь, но чувство тяжести он ощущал постоянно. Словно мгновение, отделившее легкость, с которой он возвращался на рассвете в Елохово, от той минуты, когда он подумал, что Андрей может умереть, стало границей между тем, кто он был, и тем, кто он есть. Ему уже казалось, что это был не случай, слепой и бессмысленный, а какой-то проступок, совершенный им в тот момент, когда он вырвал свою руку из руки Золотова и пошёл следом за Наташей. Сергею было даже странно, что никто ничего не подозревал. Когда его начинали расспрашивать о пожаре, он молчал.

Ощущение незримой связи между людьми поражало его. Это была не словесная, не письменная связь; её нельзя было выразить. Но мир оказывался так тесен, что люди в нем были словно сиамские близнецы, — поступок одного становился жизнью для другого, слабеющими кругами расходился по сердцам многих людей.

— Мне пора идти… У нас чистка оружия.

— До свидания, — сказала Ни. на Васильевна. — Мы, наверное, скоро уедем… Марат подал рапорт…

— До свидания. — Сметанин повернулся и под польку полкового оркестра пошёл к расположению.

«Пусть все уезжают… Пусть я буду служить ещё пять лет… только бы он был жив…»

2

Полк ещё не строился на вечернюю поверку; ещё смотрели в ротах телепередачу; ещё подшивали воротнички; ещё писали письма…

Позади белой мазанки штаба батальона горел костер. Ближе всех к огню полулежал Градов с гитарой, он пытался подобрать какой-то мотив.

— Расул, пойди ты теперь, попробуй вытащить Сергея из палатки, — сказал Ярцев.

— Да отстаньте вы от него! — Градов ласково положил ладонь на струны. — Сметанин, Сметанин, а он, может, переживает…

— Чего переживать, — сказал Андреев. — Ну, случилось… Дома он не поджигал; в огонь Золотов сам полез…

— Золотов не «полез», он ребенка спасал. — Расул веткой поворошил костер, полетели искры. — Разница…

— Важен результат; если бы я…

— Тебя на пожаре представить трудно, — перебил Андреева Ярцев.

— Я и сам себя на пожаре видеть не хочу… — Андреев зевнул. — Хорошо, что Золотову лицо не сильно опалило…

— Дурак, здесь о жизни речь…

— Да какая же это жизнь с обожжённым лицом… Настоящая жизнь — когда ты молодой, здоровый. Понял?..

— Понял. — Ярцев встал и пошёл от костра к палаткам.

З

По восьмигранникам серых бетонных плит о аэродрома, мокрых от росы, шли длинными цепочками к самолётам роты третьего батальона. Мерно позвякивали пряжки и карабины ещё расстегнутых ножных обхватов.

Поднимались в самолёты по приставным лестницам с гофрированной резиной на ступеньках.

Внутри самолёт был похож на сумрачный туннель…

Над облаками в иллюминаторы Сметанин видел нежно-голубое свечение неба и заклепки на плоскостях.

Утомленные перелетом, все дремали с кислородными масками на лицах.

Самолёт сделал резкий разворот и пошёл на снижение. Стало жарко.

Сметанин прыгал первым. Он встал перед загородкой, отделяющей люк. Створки люка начали со скрежетом и грохотом подниматься… Открылся синий провал, корабль всосал его холод.

Мишин был выпускающим первого потока; он посмотрел на Сметанина, рукой показал ему на табло в хвосте самолёта, где загорелся желтый транспарант «Приготовиться», и распахнул дверцу загородки.

Сметанин понимающе кивнул Мишину и сделал шаг к обрезу пола. Он стоял сжатый, сосредоточенный, покачиваясь в такт подрагиванию самолёта, и смотрел, как текут в проеме люка волокна тумана.