Юность, 1973-02 - [17]
Проверка шла быстро, но кабина аэростата была рассчитана всего на четверых, дело тормозилось — к месту посадки тянулась длинная очередь.
Сметанин смотрел на аэростат.
Время от времени, когда в подвешенную к нему маленькую открытую кабину садились парашютисты, начинал работать барабан огромной лебедки; трос, связывающий аэростат с землей, отпускался, легкость аэростата тянула кабину и людей в небо…
Затем с высоты летели четыре черные человеческие фигурки, четыре белых облачка с легким хлопком вспыхивали над ними и плавно опускались к земле; аэростат и кабину лебедка причаливала к старту.
«Если бы прыжки отложили до завтра… снег бы, что ли, пошел… Завтра, завтра, не сегодня — так лентяи говорят… Хорошо, что мысли невидимы…»
— Давай, Ананьич, в ладушки, погреемся…
— Давай…
Сметанин и Ананьев стали друг против друга и принялись биться ладонью об ладонь: левая с левой… правая с правой… двумя вместе… все быстрее и быстрее; стало жарко…
К связистам третьего батальона подошел замполит полка майор Кудрявцев:
— Гвардейцы, меня без очереди возьмете?
— Чего уж там, товарищ майор, становитесь…
— Мишинские связисты?
— Так точно…
Сметанин тоже узнал замполита полка.
«Кажется, хороший дядька… Не, хватало только, чтобы он заметил, что я робею…»
— Как настроение? — спросил майор Кудрявцев,
— У нас салаги, товарищ майор, того… побаиваются, — засмеялся Панкратов.
— Чтоб я, гвардеец, не слышал больше этого «салаги»… В армии есть солдаты и только… — строго сказал Кудрявцев. — Ясно?
— Так точно.
— Дело одно делаете, учитесь Родину защищать…
А если бой, в нем нет никаких разделений… Иной молодой солдат дорого стоит…
— Это обычай такой: «старики», «салаги»… — оправдывался Панкратов.
— Плохой обычай! Отказываться надо от таких обычаев! — сказал майор Кудрявцев.
В кабине аэростата на скамейках друг против друга разместились Ананьев, майор Кудрявцев, Расул и Сметанин.
Выпускающий, командир аэростатной команды, залез в кабину, махнул рукой. Трое солдат, державших кабину, отпустили ее; барабан лебедки закрутился, отдавая трос, аэростат быстро пошел вверх…
— Василий Иванович, успеете сегодня всех обслужить? — спросил майор Кудрявцев у выпускающего.
— Даже не скажу. День какой-то шебутной. С утра отказчик попался, из первого батальона… И прыжков у него десяток… а что-то забоялся, заплакал даже…
— Да-да, знаю… Говорили с ним; обещает завтра прыгнуть.
Все, что находилось на земле, стало быстро мельчать; взглянув вниз на массу людей, можно было подумать, что это бивак старинной армии: составленные в ряды лыжи были похожи на пищали на рогульках.
— Как, мальцы, прыгать или плакать будем? — весело спросил выпускающий.
Сметанин смотрел вниз. Зимний день на высоте стал бесшумным. Заснеженная земля слилась в одно громадное весеннее озеро с темно-синими островами — лоскутами лесов.
— Скажете тоже — «плакать»… Первым у нас москвич идет… Сколько прыжков? — спросил майор Кудрявцев у Сметанина.
— Я первый раз…
— Приготовиться… Только не топтаться и быстро… — Выпускающий мельком осмотрел крепление карабинов вытяжного фала на тросе, приоткрыл дверцу, сделал жест рукой, обозначающий «встали»…
Все поднялись.
Выпускающий подмигнул Сергею:
— Ноги вместе… Давай…
Сергей не слышал его слов, увидел только это подмигивание. Ему вдруг стало жарко.
«Прыгну! Прыгну! Прыгну!..» — заклинанием говорил он про себя единственное слово.
Он встал, и стоять ему было тяжело.
— Пошел! — крикнул выпускающий и хлопнул Сметанина по плечу.
— Москвич, вперед! — услышал Сметанин голос майора Кудрявцева; Сергею показалось, будто он сам это крикнул…
Сергей сделал шаг на приступок, оттолкнулся, бесконечно проваливаясь, полетел на одном дыхании… Над головой ухнуло, словно огромный камень кинули в темную воду омута; в глазах Сметанина поплыли оранжевые круги — парашют раскрылся. Сергей остановился посреди неба, вдохнул полной грудью. Ему не хотелось опускаться на землю; он закричал:
— Эхо-хо!
И едва себя услышал.
4
— Надо в библиотеку записаться, — сказал Расул. — Слушай, сбегаем, это ведь рядом…
— Служебки есть — можно пойти, — согласился Сметанин. — Ярцев, идем?
— У Иванова придется отпрашиваться. — Ярцев поморщился. — Ну его…
— Мы же на полчаса… Время сейчас личное…
— Я с вами, — сказал Андреев, — только без бушлатов холодно,
— Если я без бушлата, — сказал Расул, — то тебе по снегу босиком можно… Не нарушай компанию
— Вы куда двинули? — спросил Ананьев.
— В библиотеку… Пошли, Ананьич: ты у нас за старшего будешь…
— Ладно, мне все равно книги менять надо…
Вышли на улицу, ещё не чувствуя холода, оскальзываясь, побежали, при свете радужных от мороза жёлтых фонарей, по главной аллее мимо тополей в сугробах, потом наискосок через плац по протоптанной тропинке. У порога обмели сапоги веником и вошли в казарму, где слева находилась солдатская чайная, откуда пахло дешевым печеньем и мылом, а справа — библиотека.
Здесь было тепло, тихо… Столы с разложенными на них подшивками газет стояли по-школьному — в два ряда. Полки с книгами от остального зала отгораживал коричневый барьер…
— Записываться? — спросила из-за барьера молодая женщина.
Она сидела у стола. Свет зеленой лампы мягко свещал её лицо.
