Юноша - [2]

«Восемнадцатилетний герой романа „Юноша“ Миша Колче — стар, потому что его характер, его мысли и устремления отравлены дряхлостью старого мира. В „симпатичном обличии“ Миши Колче писатель-коммунист вскрыл человека, опоздавшего родиться. Миша — социальный переросток. Себялюбивый, равнодушный к людям, самовлюбленный честолюбец и властолюбец, мечтающий о том, чтобы „затмить“ своих сверстников, чтобы прославиться… Разве такой бывает подлинная молодость социалистического человека?..

Закономерно, что Нина, цветущая молодая женщина, полюбила не Мишу Колче, а его дядю, Александра Праскухина: ведь юноша — это, конечно, он, а не Миша» (выделено Б. С.).

В ту пору, когда роман «Юноша» впервые увидел свет, такой взгляд на вещи казался не только естественным, но единственно верным. Примерно так же критика оценивала и интерпретировала некоторых героев других книг, отмеченных куда более шумным успехом, чем скромный роман Бориса Левина. В первую очередь тут должны быть названы «Зависть» Юрия Олеши и «День второй» Ильи Эренбурга. Герой «Зависти» Кавалеров и один из центральных героев «Дня второго» Володя Сафонов состоят с левинским Мишей Колче в самом близком, кровном родстве.

Надо сказать, что Кавалерову повезло чуть больше, чем двум названным мною его единокровным братьям. В нем критики все-таки находили и кое-какие привлекательные черты. Например, свежесть восприятия, острое чувство поэтического, душевную тонкость. Однако эти черты личности Кавалерова критиков отнюдь не радовали. Скорее, озадачивали. А иных, наиболее последовательных, даже возмущали.

В повести Олеши Кавалерову противостоит другой юноша — «правильный», «настоящий» герой. Футболист, комсомолец. Он железный, несгибаемый, подлинный сын нового века. Но злой волей автора он почему-то обделен теми привлекательными качествами, которыми так щедро одарен «никчемный» и «ничтожный» Кавалеров.

Один из рецензентов так писал об этом очевидном «промахе» автора «Зависти»: «Не скроем, что мы бы кое-что позаимствовали у Кавалерова и потихоньку передали нашему любимцу; момент интеллектуальный, поэтический». И дальше: «Мы бы пожелали, чтобы фразу: „Вы прошумели мимо меня, как ветвь, полная цветов и листьев“, сказал Вале не Кавалеров, а этот юноша».

Соображение это, так явно напоминающие знаменитое пожелание гоголевской Агафьи Тихоновны («Если бы губы Никанора Ивановича да приставить к носу Ивана Кузьмича…» и т. д.), приводит автор предисловия к «Избранному» Юрия Олеши, вышедшему уже в 60-е годы. И, приведя его, глубокомысленно замечает:

«Да, вероятно, так было бы справедливо».

А несколькими строчками раньше автор упомянутого предисловия выражает эту мысль еще более определенно:

«…Кавалерову никогда не суждено будет стать героем нашего времени, и не ему, в конце концов, мы отдадим прелестную девушку Валю, а ее жениху Володе Макарову. Зачем же Олеша отдал Кавалерову наиболее свежие краски и наиболее яркие слова? Зачем именно ему подарил самые любимые свои сравнения, самые смелые метафоры, вынутые из ящика неповторимых наблюдений».

Как видим, в «Зависти» — та же коллизия, что и в «Юноше». Прелестная юная женщина Нина по праву будет принадлежать не Мише Колче, а его сорокалетнему дяде Александру Праскухину. И по тому же праву прелестная девушка Валя должна принадлежать футболисту Володе Макарову. Ведь именно они, а не Кавалеров и Миша Колче — подлинные герои нашего времени. К этому можно добавить, что свое переложение «Зависти» для кинематографа Олеша назвал «Строгий юноша». То есть почти так же, как Борис Левин свой роман. Но, как я уже говорил, Кавалерову все-таки больше повезло. В нем все-таки увидели хоть что-то хорошее, хоть какие-то привлекательные черты. Более того: о нем даже спорили! В дружном хоре голосов, единодушно именующих его подонком и отщепенцем, зловонной отрыжкой старого мира, раздавались все-таки отдельные голоса, робко намекающие, что не худо бы людям нового «машинного века» перенять у Кавалерова его нежность, его душевную отзывчивость, его способность чувствовать поэзию и красоту.

О другом единокровном брате Миши Колче Володе Сафонове из романа Эренбурга «День второй» даже и не спорили. С ним все было ясно. Позорной кличкой отщепенца, которой Кавалерова клеймили критики, Володю Сафонова наградил сам автор: «Были, однако, и среди вузовцев отщепенцы. Они не умели искренне смеяться. Невольно они чуждались своих товарищей. Они не были ни смелее, ни одареннее других, но они пытались идти не туда, куда шли все. Их легко было распознать по беглой усмешке, по глазам, одновременно и презрительным и растерянным, по едкости скудных реплик…

Таким был и Володя Сафонов».

Так характеризовал своего героя Илья Эренбург в самом тексте романа, над которым он работал в 1932–1933 годах.

А вот что он написал о нем тридцать с лишним лет спустя:

«Володя Сафонов — хороший, честный юноша; он учится в Томском университете, потом уезжает в Кузнецк; он начитан, душевно тонок, любит чистой любовью Ирину… По собственным его признаниям, он отравлен мудростью старых книг и терзается от наивности, от детскости своих товарищей. Он пишет в дневнике: „Я работал на заводе. Учась. Буду, наверно, честным спецом. Но все это навязано мне извне. Сердцем я никак не участвую в окружающей меня жизни… В горном деле это, кажется, называется „пустой породой“…“