Юнгианское толкование сновидений. Практическое руководство. - [51]

«Архетип в себе… есть некий непредставимый наглядно фактор, некая диспозиция, которая в какой-то момент развития человеческого духа приходит в действие, начиная выстраивать материал сознания в определенные фигуры. Меня уже часто спрашивали, откуда берется архетип: приобретается ли он или нет. Ответить на этот вопрос прямо нельзя. По определению, архетипы суть некие факторы и мотивы, упорядочивающие и выстраивающие психические элементы в известные образы (зовущиеся архетипическими), но делается это так, что распознать их можно лишь по производимому ими эффекту. Они наличествуют предсознательно и предположительно образуют структурные доминанты психического вообще. Их можно сравнить с незримо, потенциально присутствующей в маточном растворе кристаллической решеткой. В качестве априорных обусловленностей архетипы представляют собой особый, психологический случай известного биологам „стереотипа поведения“, наделяющего все живые существа их особыми специфическими свойствами. В ходе развития проявления подобного биологического основания могут видоизменяться, и то же самое может происходить с проявлениями архетипа. С эмпирической точки зрения, однако, архетип никогда не возникал в рамках органической жизни. Он появился вместе с жизнью… Архетип, где бы он ни появлялся, обладает неодолимой, принуждающей силой, идущей от бессознательного, и там, где действие архетипа осознается, его отличительной чертой является нуминозность»[28].

Следует отметить, что первые столкновения с архетипическим материалом у Юнга возникли в его собственных ранних сновидениях в возрасте трех-четырех лет. Одно из запомнившихся «на всю жизнь» он описывает в автобиографической книге «Воспоминания, сновидения, размышления» (русский перевод см. Киев., 1994, с.24):

«Я находился на большом лугу [вблизи дома священника]. Внезапно я заметил темную прямоугольную, выложенную изнутри камнями, яму. Никогда прежде я не видел ничего подобного. Я подбежал и с любопытством заглянул вниз. Я увидел каменные ступени. В страхе и неуверенности я спустился. В самом низу за зеленым занавесом находился вход с круглой аркой. Занавес был большой и тяжелый, ручной работы, похожий на парчовый, и выглядел очень роскошно. Мое любопытство требовало узнать, что за ним, я отстранил его и увидел перед собой в тусклом свете прямоугольную палату, метров в десять длиной, с каменным сводчатым потолком. Пол тоже был выложен каменными плитами, а в центре лежал большой красный ковер. Там, на возвышении, стоял золотой трон, удивительно богато украшенный. Я не уверен, но возможно, что на сидении лежала красная подушка. Это был величественный трон, в самом деле, — сказочный королевский трон. Что-то стояло на нем, сначала я подумал, что это ствол дерева (что-то около 4–5 метров высотой и полметра в толщину). Это была огромная масса, доходящая почти до потолка и сделана она была из странного сплава — кожи и голого мяса, на вершине находилось что-то вроде круглой головы без лица и волос. На самой макушке был один глаз, устремленный неподвижно вверх. В комнате было довольно светло, хотя не было ни окон, ни какого-нибудь другого видимого источника света. От головы, однако, полукругом исходило яркое свечение. То, что стояло на троне, не двигалось, и все же у меня было чувство, что оно может в любой момент сползти с трона и, как червяк, поползти ко мне. Я был парализован ужасом. В этот момент я услышал снаружи, сверху, голос матери. Она воскликнула: „Ты только посмотри на него. Это же людоед!“. Это лишь увеличило мой ужас, и я проснулся в испарине, напуганный до смерти. Много ночей после этого я боялся засыпать, потому что боялся увидеть еще один такой же сон».

Долгое время, как пишет далее Юнг, сон преследовал его. Лишь гораздо позже он понял, что это был образ фаллоса, а еще спустя десятилетия, осознал, что это был ритуальный фаллос и, соответственно, архетипический образ.

После сенсационных открытий Фрейда и Юнга, связанных с пониманием содержаний сновидений, и формулировкой ими своих концептуальных позиций путей, позволявших — с той или иной степенью валидности — сделать эти содержания понятными и доступными сознанию, на многие десятилетия наступила молчаливая пауза, нарушенная исследованиями шестидесятых-семидесятых годов в области экспериментальной психологии. Имеется в виду изучение быстрых движений глаз во время физиологического сна. В итоге в ряде работ экспериментально подтвердилась гипотетическая мысль Юнга о том, что «монолог» бессознательного в нашей психике совершается непрерывно, включая и время сна, и что сами сновидения имеют существенную психофизическую функцию. Тем не менее можно сделать некоторый вывод об общей скудости современных методов толкования сновидений и в свете неудовлетворенного чувства обратить внимание на историческую динамику развития важнейших подходов к толкованию сновидений вообще.

Ханс Дикманн, немецкий аналитический психолог, выделяет три фундаментальных подхода[29]. Согласно первому, распространенному среди первобытных культур, общин или людей, сон оказывается представленным частью внешней реальности (то же можно подозревать и у маленьких детей). Здесь ясного различия между бессознательной фантазией и реальностью нет. На этот счет имеются данные антропологов и историков, в частности, Дикманн ссылается на известные труды Леви-Брюля и приводит примеры сновидений аборигенов Новой Гвинеи и др. В этих случаях человек становится ответственным не только за то, что он делает в своих собственных снах, но и за свои поступки, совершенные им в снах других людей.