Юнги - [22]

Они вышли на улицу, и свет пасмурного серверного дня им показался таким ослепительным, что заболели глаза. После затхлого, пахнущего плесенью острога легкие обжигал здоровый морозный воздух. Каждый вздох высоко поднимал грудь, и гулко колотилось сердце.

Лейтенант сказал:

– Поищем в другом месте.

Они пошли через двор кремля и остановились у Арестантской башни.

– Здесь была тюрьма пострашней той, что вы видели сейчас. Тут монахи вырыли в земле ямы. Сверху они прикрывались деревянной крышкой с небольшим отверстием. Через него посаженному в яму подавалась пища. Это была земляная тюрьма. Бывало, что на обессилевшего человека в яме нападали крысы, объедали ему уши и нос. Но страже запрещалось давать узнику хотя бы палку для защиты от крыс. Один из стражников нарушил этот запрет, и его самого сначала выпороли, а по том тоже посадили в земляную тюрьму.

Гурька посмотрел себе под ноги, потом окинул выложенный булыжником угол двора, словно хотел увидеть то, о чем рассказывал лейтенант.

Соколов понял его и сказал:

– Земляной тюрьмы уже давно нет. Но здесь сохранились другие ужасные углы. Самых опасных преступников царское правительство заточало в специальные «молчальные комнаты», эти крохотные каменные мешки, в которых узники могли спать только согнувшись. А если узник начинал кричать, ему вставляли в рот кляп – грязную тряпку. Ее вынимали изо рта только для того, что бы несчастный мог поесть. Никакого сношения с волей ему не полагалось. О человеке забывали на долгие годы. Его никто не видел, и он тоже никого не видел, кроме стражи, всегда молчаливой. Когда заключенные жаловались царю на тяжелые условия заточения, – продолжал лейтенант, – он на это отвечал, что узники должны быть ему еще благодарны, потому что он сохранил им жизнь. А вы видите, какая это была жизнь. Случалось, что кто-нибудь из посаженных в такой каменный мешок, не выдержав мучений, произносил страшные cлова: «Слово и дело». Эти слова значили, что человек, сказавший их, знает какую-то важную государственную тайну. Ими пользовались доносчики, которые хотели выдать кого-либо царю. Такого человека немедленно доставляли в Москву и спрашивали, почему он сказал: «Слово и дело»? Иногда соловецкие узники пользовались этим. Их тоже везли в Москву. Там они что-нибудь лгали. Их били плетьми, пытали раскаленным железом, вывертывали руки. И если человек оставался еще жив после всех перенесенных пыток, его отправляли обратно сюда. Люди знали, на что они идут. Но они терпели все страшные муки, чтобы хотя бы на время вырваться из каменного мешка, взглянуть на солнце. Путешествие от Соловков до Москвы и обратно в те времена занимало несколько месяцев. И если человек просидел в таком узилище пятнадцать-двадцать лет, эти два месяца казались ему праздником.

– Двадцать лет! – воскликнул Гурька.

– Сидели и больше. Вятский крестьянин Семен Шубин просидел в соловецком остроге более пятидесяти лет… Однако надо искать Агишина. Пойдемте.

Они снова спустились в лабиринт старого острога, обошли несколько казематов, прокопченных и прозеленевших. Сырость и холод от каменных глыб-валунов, влежавшихся в суровую землю острова, сказывались ознобом во всем теле.

Гурька крепко сжимал зубы, чтобы сдержать дрожь. Хотелось вернуться и никогда больше не заглядывать в это древнее узилище.

Его одолевало сомнение: зачем Петушок мог забраться сюда? Там ли они его ищут?

Луч фонарика скользнул по боковой стене, потом утонул в узком проходе, ведущем куда-то влево. Проход был настолько узок, что лейтенант задевал за его стены плечами.

Гурька снова испытывал неприятное чувство от прикосновения к тупым, влажным выступам камней. Иногда пальцы давили мокрицу или скользили по каким-то липким наростам.

Боясь споткнуться и удариться обо что-нибудь, он шел теперь последним и держался за спину идущего впереди Вани. Здесь не хватало не только света, но и воздуха. Резкий запах плесени ударял в нос, пахло еще чем-то горьким и противным. В остроге нет печей. Стены его никогда не прогревались, даже летом.

Наконец лейтенант остановился. Через его и Ванины плечи Гурька увидел, что впереди была какая-то совсем узкая дверь.

Лейтенант протянул:

– Да-а… Вот и одна из «молчальных комнат».

Тут, однако… камень.

Он нагнулся и посветил фонариком вниз.

– Кто же завалил дверь камнем? Он выпал вот отсюда, из стены, и, как видно, недавно.

– Ну и пойдемте отсюда, – сказал Ваня, у которого так же, как и у Гурьки, от недостатка воз духа спирало дыхание. Ему тоже казалось, что они напрасно ищут Петушка в этих трущобах. Его сюда калачом не заманишь.

Лейтенант несколько раз ударил ногой в дверь. Удары прозвучали странно, точно за дверью не было пространства, а продолжалась каменная стена.

Фонарик осветил в верхней части двери маленькое отверстие, забранное решеткой. Лейтенант направил луч через это отверстие внутрь каземата, заглянул туда и вдруг резко отшатнулся от двери, так, что чуть не свалил стоявшего рядом за спиной Таранина.

– Там кто-то есть, – сказал лейтенант.

Он нагнулся и стал отодвигать камень от двери. В узком коридоре для него надо было освободить место. Юнгам пришлось попятиться назад.