Юнги с Урала - [5]
Заметив, что картошка вычищена и я сижу без дела, он тут же отдавал очередное приказание:
— А теперь на Волгу! Картошку мыть будем.
Стоило мне увидеть необъятные просторы этой реки, как на память тут же приходили стихи:
Вода тянула меня к себе всегда. На моей родине, в Юрлинском районе, любил небольшую речку Лопву, на которой со своими друзьями, деревенскими мальчишками, целыми днями ловил удочкой ершей, пескарей да уклеек. В Очере по душе пришелся пруд. Не пруд, а прелесть: на обширной водной глади — остров, на острове — стадион, а вокруг — полно ягод, особенно черники. Лопва — узенькая, мелководная. Даже лодки и те на ней были редкостью. На Очерском пруду лодок множество, хаживали и под парусами. А здесь то с одного конца реки, то с другого то и дело появляются настоящие речные корабли. Волга безбрежна, трудолюбива, несет на себе многотонные грузы. Днем и ночью на ней перекликаются гудками пассажирские колесные пароходы и работяги-буксиры. Вода обещала открыть мне что-то необычное, неповторимое. Я видел себя уже настоящим военным моряком, защищающим Родину от врагов.
А пока… Пока я любил и эту команду.
Ходили на реку мы вместе. Помыв начищенную картошку, обычно купались, а иногда, когда позволяло время, и загорали. Правда, недолго.
Сам Гурьев от загара был уже черен, мне же разрешал полежать на песке лишь несколько минут.
— Загорать надо умеючи, а то вместо пользы и вред для здоровья схлопотать можно, — пояснял он. — Смотри, солнышко как печет, сгоришь.
Волжские просторы под лучами солнца сверкали живым серебром. Откуда-то с высоты доносится глухое протяжное урчание. Оно все слышнее и слышнее. Вот на светлую воду падает тень, она растет. Вдоль реки, ревя, проносится бомбардировщик с черными крестами на крыльях.
Из «уроков политграмоты», преподанных моим шефом, я знал, что фронт пока не рядом, но гитлеровское командование свою авиацию бросает далеко на восток, к Волге. Фашисты пытаются парализовать движение по великому водному пути, ведь по нему идут караваны с грузами для войск Сталинградского фронта, сдерживающих на дальних подступах к городу натиск множества немецких, итальянских и румынских дивизий.
— Вот и до нас добрались, — задумчиво говорит Гурьев. — Не иначе, как быть большой драке. Ну, да ничего, мы ведь не одни.
Я уже знал, что еще осенью 41-го года Государственный комитет обороны издал приказ о создании Волжской военной флотилии. Гитлеровцы лишь мечтали о захвате Сталинграда, а моряки молодой флотилии уже готовились к отражению их вторжения на суше и в воздухе, противоминной защите судоходства на Волге.
Самолет с черными крестами на крыльях рыщет над рекой. Время от времени поливает берега пулеметными очередями.
— Наугад бьет, — со знанием дела заверяет кок.
Видно, так оно и есть, потому что на берегах никого не видно, и никто немцу огнем не отвечает.
Мы тоже стараемся на глаза не попадать. Забрались в кусты. Даже бачок с картошкой и тот спрятали.
— Они даже по женщинам и детям, гады, бьют, — говорит старшина. — Хуже всяких варваров.
Из-за берегового поворота показался маленький буксир серой военной окраски. За ним тянутся две большие баржи.
Бомбардировщик описывает над рекой широкий круг и, как бы не спеша, заходит на караван сзади. Немецкий пилот чувствует себя совершенно спокойно: здесь, вдали от фронта, вряд ли есть основания опасаться наших зениток или авиации.
Снижаясь, воздушный хищник устремляется на караван. Еще минута — и на баржи обрушатся бомбы. Но вдруг перед самым носом машины в воздухе вспыхивают дымчато-огнистые клубки разрывов. Откуда-то снизу огненной сверкающей строчкой летят трассирующие пули. Бомбардировщик рывком, как ошпаренный, бросается в сторону. Около барж, неизвестно откуда взявшиеся, мчатся, оставляя за собой пенистые следы, два небольших военных корабля.
— Наши бронекатера, — с гордостью говорит Гурьев.
Замолк, тревожный гул улетевшего восвояси немецкого самолета. Караван продолжает путь. Деловито шлепая плицами колес, тянет баржи пароходик. Два бронекатера — охрана каравана — замедляют движение и на ходу пришвартовываются к баржам.
— Основная наша работа — сопровождение караванов, — поясняет кок. — Оставайся у нас. Моряком будешь. Служба нужная, почетная, людьми уважаемая. Можешь стать рулевым, сигнальщиком, комендором или как я, радистом…
Сердце мое охватила неописуемая радость. Пробыв несколько дней в кругу краснофлотцев, мне и самому захотелось стать моряком.
— Наш Лысенко — командир, будь спок, что надо. Просись на корабль юнгой, — учил меня кок. — А я тебя радистом сделаю. Лады?
Стать флотским радистом было теперь моей мечтой. Гурьев не раз водил меня в радиорубку своего ремонтируемого катера. Она мала, тесна. Вдвоем мы в нее едва втискивались. Радист включал приспособленный для тренировок, сделанный его же руками, зуммер, надевал на меня наушники и начинал стучать на ключе. Точки и тире, словно кем-то брошенный в уши горох, летели с непостижимой скоростью. Я пробовал их сосчитать. Не получалось. Тогда Гурьев начинал давать каждую букву в замедленном темпе. Результат почти тот же.
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.
Народный артист СССР Герой Социалистического Труда Борис Петрович Чирков рассказывает о детстве в провинциальном Нолинске, о годах учебы в Ленинградском институте сценических искусств, о своем актерском становлении и совершенствовании, о многочисленных и разнообразных ролях, сыгранных на театральной сцене и в кино. Интересные главы посвящены истории создания таких фильмов, как трилогия о Максиме и «Учитель». За рассказами об актерской и общественной деятельности автора, за его размышлениями о жизни, об искусстве проступают характерные черты времени — от дореволюционных лет до наших дней. Первое издание было тепло встречено читателями и прессой.
Дневник участника англо-бурской войны, показывающий ее изнанку – трудности, лишения, страдания народа.
Саладин (1138–1193) — едва ли не самый известный и почитаемый персонаж мусульманского мира, фигура культовая и легендарная. Он появился на исторической сцене в критический момент для Ближнего Востока, когда за владычество боролись мусульмане и пришлые христиане — крестоносцы из Западной Европы. Мелкий курдский военачальник, Саладин стал правителем Египта, Дамаска, Мосула, Алеппо, объединив под своей властью раздробленный до того времени исламский Ближний Восток. Он начал войну против крестоносцев, отбил у них священный город Иерусалим и с доблестью сражался с отважнейшим рыцарем Запада — английским королем Ричардом Львиное Сердце.
Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.
Книга А.К.Зиберовой «Записки сотрудницы Смерша» охватывает период с начала 1920-х годов и по наши дни. Во время Великой Отечественной войны Анна Кузьминична, выпускница Московского педагогического института, пришла на службу в военную контрразведку и проработала в органах государственной безопасности более сорока лет. Об этой службе, о сотрудниках военной контрразведки, а также о Москве 1920-2010-х рассказывает ее книга.