Юная грешница - [12]

Я подошла, поцеловала ее в серую щеку, пахнувшую умершими надеждами, ушедшими навсегда воспоминаниями, и улыбнулась (да, мне даже удалось изобразить вторую улыбку) Эллиоту.

— Я попала под этот дождь.

— Возможно, вот в чем причина, — сказала мама Эллиоту.

— Это не оправдание, Грейс. Она должна учитывать случайности.

— О чем вы? — спросила я.

— Дорогая, кажется, ты вчера пришла домой поздно, — мама сделала в воздухе вялый, неопределенный жест. — Я спала, но Эллиот слышал…

— Держу пари… Просто держу пари… — произнесла я, принюхиваясь. — Кофе?

— На кухне, — ответила мама торопясь уйти, пока не разразилась гроза, если ей было суждено разразиться. — Я принесу тебе еще и вареные яйца.

— Семь минут первого, — заявил Эллиот.

— Твои часы спешат, — я злилась, возражая ему.

— Мои часы никогда не врут, и ты отлично знаешь это. Двенадцать — крайнее время, — последние слова были произнесены неожиданным, приглушенным тоном, который я называла змеиным шипением Эллиота. Его неожиданность производила впечатление только в первый раз: переход от драматической злобы к шипящему напору, но после второго и третьего раза к нему привыкали. Но с мамой он срабатывал всегда. Подобный тон мог вызвать у нее истерику в течение пяти минут. Последнее время я стала считать его забавным…

Однако мне никак не удавалось избавиться от страшной дрожи в животе.

— Ничего особенного, — отозвалась я. — Просто я гуляла с Рэем, и мы опоздали домой из-за дождя. Нам пришлось ехать очень медленно.

Я была невиновна, и Эллиот нахмурился, поскольку ничего не мог больше сказать.

— Мне придется поговорить с этим молодым человеком, — заявил он, продолжая строить из себя судью.

— Эллиот, пожалуйста, не надо, — я чувствовала, что мой голос звучал достаточно раздраженно, но мое сердце стучало от страха.

А если он позвонит Рэю и обо всем узнает? Я еще не приготовилась к этому… Пока не приготовилась.

— Готово, — крикнула из кухни мама.

Я пошла к ней. Она приготовила мне завтрак — чашечка из китайского фарфора, кофейник с кофе, апельсиновый сок, сваренные в смятку яйца и тост. Все было сделано с любовью, умело. Даже самые обыкновенные продукты выглядели как-то особенно, роскошно.

Это было одно из достоинств мамы, оставшееся от тех дней, когда она слышала комплименты в свой адрес и чувствовала любовь к себе. Снова и снова мама старалась (с серым лицом, с загнанным взглядом, болезненно сконцентрированном на стоящей перед ней задачей), как ребенок, сделать хоть что-то, чтобы получить от Эллиота одобрение своего скромного таланта, хотя муж постоянно задирал и изводил ее. Стол к обеду накрывался великолепно, еда готовилась очень вкусно, но девять из десяти раз мой отчим пожирал все с ледяным молчанием. Так он показывал, что лучшее — совсем не обязательно хорошо для Эллиота Палма, и что отсутствие неодобрения является его высшим комплиментом Грейс.

Как часто я наблюдала за мамой, подавленной, сникшей, словно продырявленный воздушный шарик, при виде хмурого, царственного выражения лица мужа. Подобно маленькой девочке, она всегда отступала, делала новую попытку и ожидала комплимента, который никогда не высказывался ее самодовольным богом и хозяином… Ожидала по старой памяти.

Несмотря на все свои старания, маме никогда не удавалось заслонить Эллиотом каким-то образом не забывшуюся нежность моего родного отца. Вероятно, он был веселым человеком. Вообще я по сей день верю, что память о нем (живая большей частью благодаря неосознанным воспоминаниям мамы, чем устным рассказам) удерживает меня от того, чтобы не возненавидеть всех мужчин. Я знаю, какими счастливыми бывают супружеские пары, как милые, отзывчивые люди делают добро другим.

Я обняла маму и прижалась щекой к ее щеке — от нее, как всегда, пахло увядшей листвой, только теперь добавился легкий вкусный аромат вареных яиц.

— Это прекрасно, дорогая… даже роскошно.

Ты приготовила мне королевский завтрак.

Она улыбнулась мне, и я заметила по ее глазам, как она довольна. Я могла бы убить Эллиота. Так мало требовалось, чтобы сделать маму счастливой. Так мало. Уж ему это ничего не стоило бы.

Я села и принялась за яйцо, но затем замерла, не донеся ложку до рта.

Эллиот в гостиной набрал чей-то номер телефона. Я окаменела от страха.

— Почему ты не ешь? — спросила мама.

— Прости. Я просто задумалась. Я заставила себя проглотить яйцо и прислушалась к голосу отчима.

— Могу я поговорить с Рэем? (Теперь я ослепла от страха.) О… мистер Лессер… Нет, ничего особенного. Я просто хотел поговорить с вашим сыном…

Я ничего не могла сделать и ждала гибели.

— Рэй? Это Эллиот Палма. Я хотел поговорить с тобой… о Джоан.

Эллиот сделал паузу, затем снова заговорил, очевидно, перебив собеседника.

— Пожалуйста, Рэй. Не нужно никаких объяснений, мальчик мой… Нет, я ничего не хочу слышать. Просто мы беспокоились. Ты должен был привезти Джоан домой вовремя, ты же знаешь… Ей только семнадцать. Когда у тебя будет дочь… конечно, будет… ты поймешь мои чувства…

Он снова сделал паузу. Я прислушивалась, глядя на остывшее яйцо. Я желала… и наконец услышала:

— Прекрасно… Я рад, что ты такой сердечный молодой человек. Конечно, можно. Мы знаем, как ты нравишься Джоан. Никаких сомнений. До свидания, дружище.