Юго-Восточная Азия в XIII – XVI веках - [43]

И дело здесь не только в том, что он формально слил оба эти культа (все другие монархи Явы до него и после него вплоть до прихода ислама если и обожествлялись после смерти в двух ипостасях, то их храмы в ипостаси Шивы и в ипостаси Будды сооружались отдельно и даже в разных областях, ок же первый и единственный приказал соорудить себе заупокойный храм со своей статуей, изображающей его в виде нового единого божества Шивы-Будды). Главное заключалось в том, что в новом синкретическом культе буддизм-шиваизм ведущая, решающая роль была отведена религии меньшинства — буддизму, а Шива в нем занял как бы подчиненную роль по отношению к Будде[36].

Более слабое и бедное буддийское духовенство в своей подспудной борьбе за первенство с шиваизмом искало опору в центральной власти и само стало опорой этой центральной власти. Богатое же шиваитское духовенство, склонное к сепаратизму, было ущемлено и оттеснено на задний план.

Любопытно в связи с этим посмотреть, как совершенно по-разному оценивают Кертанагару и его в известной мере предшественника в области религиозной реформации Кертаджайю два основных источника по яванской истории того времени — «Параратон» и «Нагаракертагама». Согласно мнению автора (или авторов) «Параратона», Кертаджайя — кровавый тиран и маньяк. Кертанагара же — ничтожный монарх, совершенно пренебрегавший своими государственными обязанностями, проводивший все свое время в распутстве и беспробудном пьянстве. И даже когда враги подступили к его столице, он продолжал предаваться диким оргиям (имеются в виду обряды тантрийско-го буддизма) и погиб бы во время одной из них, если бы неблагородный министр Мпу Раганата, который, забыв прежние обиды, явился в последнюю минуту во дворец и, прервав это непотребство, убедил короля встретить смерть, как подобает мужчине, с мечом в руке [249, с. 28–29].

Автор же «Нагаракертагамы» Прапаньча даже для злейшего врага сингасарской династии Кертаджайи находит уважительные слова. В своей поэме он называет его «достославным монархом Кедири, почтенным, мужественным, безупречным; Кертаджайей, который глубоко знал ученые книги Таттвопадеши»[37] (цит. по [227, т. III, с. 45]).

Когда же Прапаньча доходит до Кертанагары, то его краткий и суховатый исторический очерк о королях Сингасари и Маджапахита, правивших до царствовавшего в его время Хайям Вурука, внезапно прерывается длинным и страстным панегириком. Кертанагаре он отводит больше места, чем основателям обеих династий. Его единственного он сравнивает с величайшими героями древнего эпоса — Пандавами и более чем прозрачно намекает, что Кертанагара был новым, высшим воплощением Будды на земле. Государственная мудрость Кертанагары, по мнению Прапаньчи, была безмерна. Как бы предвосхищая критику «Параратона», он пишет: «Воистину, это был монарх не праздный, свободный от склонности к алкоголю[38]; он был весьма ревностен в делах управления, ибо ясно видел, какие трудности надо преодолеть, чтобы защитить мир (человечество. — Э. Б.) в эпоху Кали»[39] (цит. по [227, т. III, с. 48]).

Такая разница в оценках коренится отнюдь не в том, что поэт Прапаньча был по совместительству главой буддийской церкви Маджапахита, а «Параратон» написан явно с шиваитских позиций. Ведь Прапаньча одновременно хвалит и Кертаджайю и Кертанагару за глубокое знание шиваитской религии. Главное расхождение в оценках этих двух работ заключается в различии политических взглядов их авторов. Прапаньча писал в 1365 г., в эпоху максимального расцвета яванской централизованной монархии, когда обе церкви находились в твердом подчинении у государства, но духовенство получало хорошее содержание и не имело особых оснований для недовольства. «Параратон» был написан в конце XV в., когда государство Маджапахит фактически уже распалось на отдельные феодальные владения, а с севера ему грозили силы ислама, готового поглотить и индуистскую и буддийскую религию. В такой обстановке авторы «Параратона» недолго искали изначальных виновников гибели государства и «веры отцов». Конечно же, это были Кертаджайя и Кертанагара, стремившиеся подмять под себя религию.

Вернемся теперь к политике Кертанагары в 70—80-х годах XIII в. Голландский историк С. Берг в опубликованной в 1950 г. статье с тенденциозным названием «Кертанагара — неверно понятый основатель империи» утверждал, что все, что Прапаньча писал в «Нагаракертагаме» об объединении Кертанагарой Индонезии, есть только плод поэтической фантазии. На деле власть последнего короля Сингасари ограничивалась пределами Восточной Явы и острова Мадура (кстати, то же самое С. Берг писал и о наследнице Сингасари — индонезийской империи Маджапахит) [77; 78]. Политическая направленность «сенсационного» открытия С. Берга, которое признали многие западные историки, совершенно очевидна. В те годы, когда молодая Индонезийская республика только что завоевала свою независимость, определенным кругам было очень выгодно доказывать, что фактическое объединение территории нынешней Индонезии было осуществлено только голландскими колонизаторами, а сами индонезийцы никогда не были способны к созданию своего государства, охватывающего весь архипелаг.