Юг там, где солнце - [48]

И когда родители, уверенные, что посмотрев вечерний мультфильм, их сын видит безмятежные сны, глядели в соседней комнате очередной скучный сериал про вредных тёток и дядек, я вылез из постели, щёлкнул кнопочкой ночника. Его свет, хоть и мутновато-тусклый, всё же придал мне уверенности. Да и Топтыжка, плюшевый медвежонок, ободряюще глядел из угла жёлтыми пуговками глаз. И я, на цыпочках подобравшись к двери кладовки, рывком распахнул её.

Оттуда на меня пялился Кробастл.

Войди сейчас встревоженная мама, она бы, конечно, обнаружила только груду коробок и пыльные банки с огурцами, но у меня-то было совсем иное зрение, и я видел его — пристально, с нехорошим весельем щурившегося на меня, и жуткие пальцы медленно сжимались и разжимались, и из невидимой щели рта исходило гнилое, мёртвое дыхание.

— Уходи, Кробастл! — сумев всё же не заплакать, прошептал я. — Я тебя больше не боюсь, вот! Даже если ты меня съешь, всё равно не боюсь. Потому что ты — злой, и вообще тебя нет. Потому что, — тут я сделал напряжённую паузу, удивившись, как это Кробастл до сих пор не схватил меня за горло, и докончил прерывистым, хриплым, точно бы и не своим голосом, — потому что тебя не должно быть!

И тут он еле заметно кивнул мне, будто соглашаясь, а потом… Чёрный костюм его вдруг расплылся, стал нечётким — а может, причиной тому послужили выступившие не к месту слёзы — и грязным облаком утянулся в незаметную какую-то щель. Зелёные чешуйчатые руки высохли и вмиг оказались безобидной пластмассовой вешалкой. Дольше всех оставались глаза — злость уже испарилась из них, и теперь там светилось странное, безнадёжное и вместе с тем привычное понимание. Потом и глаза растаяли в пыльной полутьме кладовки.

И тогда я наконец понял, что Кробастла в моей жизни больше нет. И что прогнал его — я сам. Не Илья-Муромец с мечом-кладенцом, не милиционер с чёрным пистолетом, а всего лишь я — пятилетний мальчик Лёша, который до сих пор ещё, стыдно сказать, иногда писается ночью.

И мне сделалось чуть ли не до слёз грустно — зачем же я так долго, так уныло и бесполезно боялся?

Я отогнал не к месту хлынувшие воспоминания. Да и не нравилась мне эта страница биографии. Хотелось верить, что кроме буйной детской фантазии, ничего тогда и не было. Потому что иначе… Хорошо ещё родители не потащили к психиатру. Прибавилось бы тогда на всю жизнь проблем. А может, всё куда серьёзнее? Уже тогда, двадцать лет назад, протянула ко мне пальцы пустота. Безнадёжная, унылая — и в то же время нечеловечески сильная. Пытаясь урвать ошмётки этой запредельной силы, и крутится вся эта шваль — Солдаты, Рыцари, Адепты. Совершают ритуалы, приносят жертвы.

Да, защитил меня тогда, в сопливом детстве, ангелхранитель. Но вот если взять нынешние сны… Мухи на распухшем языке. Голые, освежёванные стены кельи. Пригнувшая меня к земле чёрная музыка. Неспроста. Чем-то зацепил я этих, снизу. Вот и суетятся. Ну да Господь не оставит.

Ладно, хватит. Сейчас бы с нежданным гостем разобраться. Кто бы это мог быть? У Никитича свой ключ, значит, к нему ктото ломится. Придётся визитёра опечалить, тем более, что мне неведомо, куда конкретно ушёл старик расслабляться.

А на пороге стоял не кто иной как настоятель храма, отец Николай. Ничего себе встреча!

— Здравствуйте, Алексей Юрьевич, — не обращая внимания на мою растерянность, приветливо произнёс он. — А я, собственно говоря, к вам.

— Заходите, конечно, заходите, — забормотал я, отступая от двери. — Я, право, не знаю, чем обязан.

Сейчас, в тёмно-сером подряснике и стоптанных сандалиях, он казался куда проще, чем утром, на службе. Сразу видно, что и лет ему немало, и проблемы замучили, и язва, наверное, покою не даёт.

Со двора неслышно появился Волчок, встряхнулся и коротко тявкнул.

— Не обращайте внимания, батюшка, се зверь кроткий, — проговорил я с внутренней усмешкой. Давно ли почти такими же словами успокаивал меня Никитич?

— Да мы с Волчком прекрасно знакомы, — благодушно пробасил священник, нагибаясь к псу и гладя того по свалявшейся тёмной шерсти. — Я эту живность ещё слепым щенком помню. Любит Федя собак, ну, и они ему взаимностью отвечают.

Волчок вновь тявкнул — на сей раз подтверждающе. Посмотрел на меня каким-то оценивающим взглядом и не спеша удалился во двор — нести сторожевую повинность. Интересно, если к Никитичу и впрямь кто вломится, много ли будет проку от смиренного двортерьера?

— Видите ли, Алексей Юрьевич, мне надо поговорить с вами, — продолжил отец Николай, заходя в комнату. — Узнать местоприбывание ваше мне, как понимаете, труда не составило. Свойство маленьких городков — новости распространяются молниеносно.

— Садитесь, батюшка, — пододвинул я ему единственный приличный стул, с изящно выгнутой спинкой. — Знаете, я, кажется, догадываюсь, о чём вы хотели поговорить.

— Совершенно верно, — кивнул он. — О Мише Званцеве.

— В таком случае вы уже третий.

— Да? — с интересом протянул священник. — И кто же, если не секрет, мои предшественники?

— Не секрет. Фёдор Никитич — вы его, надо полагать, знаете. Ну, и мальчик ещё один, Мишин приятель.

— Не густо, — усмехнулся отец Николай. — Опасаются люди.