Йемен. Земля ушедших в легенды именитых царств и народов Древнего мира - [13]

Гарем имама, к слову, насчитывал 400 абиссинских наложниц; дворцовая охрана состояла из 300 гвардейцев.

Йемен тех лет, пишет К. Нибур, представлял собой пеструю мозаику восточных княжеств, этакий музей под открытым небом с хранящимся в нем богатым собранием оригинальных по форме и неповторимых по красоте архитектурных творений одного из древнейших на земле народов.

Поведал К. Нибур и о «многочисленной еврейской колонии» в Йемене. Рассказал о «двухтысячной еврейской коммуне» в г. Сана’а’, представленной в основном золотых и серебряных дел мастерами. Проживая к тому времени в Йемене на протяжении уже более двух тысяч лет, евреи, свидетельствует К. Нибур, «твердо держались своей веры». Одним из центров еврейской оседлости в Йемене, говорит он, был тогда город Танаим, что в княжестве Хаулан.

Повествуя о евреях Йемена, К. Нибур упомянул и том, что иудеям, проживавшим в Мохе, славившимся, кстати, своими золотых дел мастерами, не дозволялось носить тюрбан, то есть чалму, иметь при себе оружие и ездить верхом. Вместе с тем, пишет он, в еврейском квартале Мохи открыто действовала синагога (34).

Рассказал К. Нибур и о «замечательном обычае йеменцев», какого, по его выражению, «было не найти» ни у одного из европейских народов, – о готовности помочь иностранцам, изъявлявшим желание выучить язык арабов, «язык Адама и Хаввы» (Евы). При этом йеменцы, замечает К. Нибур, никогда не насмехались над тем, как чужеземцы разговаривали на местном языке, зачастую коверкая слова и корежа речь арабов. Напротив, всячески поощряли их стремление к тому, чтобы «познать» язык арабов, и с его помощью понять их обычаи и нравы.

Тепло отзывается К. Нибур о гостеприимстве йеменцев и «высоко чтимой ими в чужестранцах» искренности. Передвигаться по их стране, говорит К. Нибур, по крайней мере, по землям, «контролируемым имамом санским», можно было «также свободно и столь же безопасно, как и по Европе». К иностранцам, «представителям народов чужих земель», как их называли йеменцы, с «миром странствовавших» по их краям, они относились подчеркнуто учтиво.

К. Нибур с головой погрузился в повседневную жизнь йеменцев, в их быт и культуру. Его «Описание Аравии» представляет собой интереснейший калейдоскоп сведений о городах и рынках Аравии, обычаях и нравах жителей «Острова арабов», в том числе Йемена. Шейхов племен этих земель К. Нибур справедливо величает «истинными властелинами». Владения их, отмечает он, были закрыты только для тех, «кто являлся к ним с дурными намерениями». Тех же, кто приходил к ним с миром, для того, чтобы поторговать или «поделиться знаниями», они привечали и принимали сердечно. Именно так, по словам К. Нибура, обошелся с ним и с членами его группы имам Йемена. Властвовал он в землях своих «по уму и по совести». Бразды правления держал в руках крепко. Изображение его лица, по воспоминаниям К. Нибура, с указанием носимого им титула – имама, повелителя мусульман Йемена, – имелось на нескольких ходивших тогда в стране серебряных монетах.

«Описание Аравии» – это увлекательное путешествие в Моху и Бейт-эль-Факих, некогда кофейные центры мира, с их неповторимым колоритом и ароматом кофейных ярмарок и базаров. Это – познавательная историко-этнографическая экскурсия в давно ушедший в легенды древний город ‘Азал, на месте которого возник впоследствии г. Сана’а’.

На страницах записок К. Нибура о Йемене, посвященных истории этой страны, есть интересное упоминание о происхождении титула древних йеменских правителей – Тубба. Носили его, будто бы, только те из них, родословная которых восходила к принцу, рожденному в Самарканде.

В племенах Йемена бытует предание, что один из могущественных владык Древнего Йемена дошел с войском своим до стен нынешнего Самарканда, овладел стоявшим там укрепленным поселением, отстроил на его месте город и «приобрел потомство». И когда наследник его, рожденный в Самарканде, возвратился на родину отца, в Йемен, и «установил там власть свою», то стал величать себя Тубба] то есть тем, кто «вершит закон и порядок». Правил он по уму, трезво и мудро. И народ нарек его «фараоном йеменским» (35).

Весомое место в списке исследователей-портретистов Йемена принадлежит Ульриху Гаспару Зеетцену (1767–1811), всемирно известному немецкому путешественнику-ориенталисту. Он видел и описал «Моху кофейную», «Ходейду корабельную», «Аден торговый» и «Сана’а’ дворцовый» (36). Передвигался У. Зеетцен по Аравии, выдавая себя за мусульманина-паломника, Хаджи Мусу ал-Ха-кима. Делясь впечатлениями о Бейт-эль-Факихе, куда купцы со всех сторон света съезжались в прошлом для закупок «бобов Моха» (кофейных зерен), путешественник констатирует, что ко времени его появления в этом городе, он уже утратил свою былую славу, и предстал перед его взором «страшно разрушенным». В Забиде, одном из крупных некогда центров просвещения Аравии, хотя и «лишившегося своего былого великолепия», но все еще известного своими «мужами учеными», он присутствовал на диспутах богословов в местном мусульманском университете.

По пути следования из Сана’а’ в Аден Зеетцен побывал в Зафаре, столице древнего Химйаритского царства, где обнаружил и скопировал древние надписи. При содействии купцов, закупавших кофе в Мохе, переслал их в Европу. Зеетцен обладал феноменальным чутьем исследователя-первооткрывателя, исключительной памятью и талантом рассказчика. Древнейшая на земле письменность,