Язык в зеркале художественного текста - [2]

Шрифт
Интервал

.


Автор монографии выражает признательность коллегам, чей доброжелательный интерес, острые вопросы, ценные замечания, советы и практическая помощь помогли осуществить данное исследование: проф. Н. А. Николиной, д-ру филол. наук Е. В. Огольцевой, проф. А. Д. Шмелёву, д-ру филол. наук Н. Е. Петровой, проф. В. П. Аникину, проф. Д. Н. Голеву, проф. А. М. Плотниковой, преподавателям и докторантам кафедры русского языка Московского педагогического государственного университета.

Глава I

Метаязыковая рефлексия как объект лингвистического изучения

Язык играет огромную роль в нашей жизни. Вероятно, именно потому, что мы так с ним свыклись, мы редко обращаем на него внимание, принимая его, подобно дыханию или ходьбе, за нечто само собой разумеющееся.

Л. Блумфилд

Языковое существование – процесс не только интуитивно-бессознательный. Интуитивное движение языкового опыта неотделимо от языковой рефлексии; говорящий всё время что-то «узнаёт» о языке, все время что-то в нем постигает, находит или придумывает.

Б. М. Гаспаров

1.1. Из истории лингвистического изучения метаязыковой рефлексии

Задачи современного языкознания актуализировали целый ряд проблем, которые были поставлены, прокомментированы и в значительной степени изучены языковедами прошлого. В частности, для современных исследований по проблемам метаязыковой рефлексии рядового носителя языка имеют методологическое значение идеи, высказанные классиками отечественной лингвистики. Так, И. А. Бодуэн де Куртенэ указывал на существование «лингвистического, или языковедного мышления», которое возникает на основе «образования ассоциаций и сцепления понятий, относящихся к научному мышлению о предметах из области речи человеческой и из области науки, называемой языковедением» [Бодуэн де Куртенэ 2004: 4]. При этом «языковедное» мышление не является монополией ученого, существует и особое – народное – знание о языке: «…чутье языка народом не выдумка, не субъективный обман, а категория (функция) действительная, положительная, которую можно определить по ее свойствам и действиям, подтвердить объективно, доказать фактами» [Бодуэн де Куртенэ 1963, I: 50]. А. А. Потебня в учении о «поэтическом» и «мифическом» мышлении закладывает современное понимание мифа как «технологии» обыденного сознания, в том числе метаязыкового [см., напр.: Потебня 1989: 236–253].

Возникновение интереса к метаязыковым аспектам лингвистики связывают с именем Р. О. Якобсона, который выделяет в системе функций языка – наряду с коммуникативной (референтивной), апеллятивной, поэтической, экспрессивной, фатической – метаязыковую функцию [Якобсон 1975]. Р. О. Якобсон перечисляет наиболее существенные признаки метаязыковой функции. Во-первых, предметом обсуждения при ее реализации является код сообщения; во-вторых, указывается основная форма воплощения метаязыковой функции – толкования. В другой своей работе ученый определяет метаязыковую рефлексию как «осознание речевых компонентов и их отношений» [Якобсон 1978: 163], расширяя таким образом значение термина «толкование». В-третьих, автор говорит о существовании м е т а-языка, то есть языка, «на котором говорят о языке» и который «играет важную роль и в нашем повседневном языке» [Якобсон 1975: 201]. Наконец, Р. О. Якобсон называет причину использования «метаязыка» в конкретных условиях общения: «если говорящему или слушающему необходимо проверить, пользуются ли они одним и тем же кодом». Таким образом, по мысли ученого, метаязыковые комментарии выполняют координирующую функцию, способствуют оптимизации речевого общения.

В рамках исследуемой темы целесообразно также обратить внимание на возможность точек пересечения выделяемых Р. О. Якобсоном метаязыковой функции и поэтической; последняя определяется как «направленность… на сообщение как таковое, сосредоточение внимания на сообщении ради него самого». И хотя автор особо обращает внимание на то, что «поэзия и метаязык диаметрально противоположны друг другу» [см.: Якобсон 1975: 202–204], можно представить себе некоторые условия, при которых метаязыковая и поэтическая функция совпадут: если код сообщения станет предметом эстетической интерпретации.

В работах отечественных лингвистов первой половины ХХ в. находим многочисленные замечания о рефлексии рядовых носителей языка над собственной речью [см.: Якубинский 1923: 144; Винокур 1929: 83–84; Волошинов 1930: 84, 134; Пешковский 1959: 61; Щерба 1960: 309; Поливанов 1968: 75]. Л. В. Щерба одним из первых обратил внимание на метаязыковой комментарий наивного носителя и использовал его как аргумент в описании языковых изменений, апеллируя к тому, «как чувствуют и думают говорящие» [Щерба 1915: 94].

Внимание лингвистов к рядовому носителю языка активизируется в 1960-е годы в связи с изучением языковых изменений и осмыслением проблем культуры речи [Виноградов 1964: 9; Панов 1966: 155 и др.]. В рамках масштабного проекта «Русский язык и советское общество» (1958–1968), целью которого было «определить… отдельные «точки роста» языка, найти наиболее показательные для языковой эволюции модели» [Русский язык 1962: 3], исследовались и метаязыковые оценки рядовых носителей языка [Русский язык 1968, I: 7].


Рекомендуем почитать
Коды комического в сказках Стругацких 'Понедельник начинается в субботу' и 'Сказка о Тройке'

Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.


«На дне» М. Горького

Книга доктора филологических наук профессора И. К. Кузьмичева представляет собой опыт разностороннего изучения знаменитого произведения М. Горького — пьесы «На дне», более ста лет вызывающего споры у нас в стране и за рубежом. Автор стремится проследить судьбу пьесы в жизни, на сцене и в критике на протяжении всей её истории, начиная с 1902 года, а также ответить на вопрос, в чем её актуальность для нашего времени.


Словенская литература

Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.


«Сказание» инока Парфения в литературном контексте XIX века

«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе простую книгу, — не мало может быть нравственных переворотов, но, уж, во всяком случае, не мало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни».В настоящем исследовании впервые сделана попытка выявить и проанализировать масштаб воздействия, которое оказало «Сказание» на русскую литературу и русскую духовную культуру второй половины XIX в.


Сто русских литераторов. Том третий

Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».


Вещунья, свидетельница, плакальщица

Приведено по изданию: Родина № 5, 1989, C.42–44.