Язык современных СМИ. Средства речевой агрессии - [21]
В качестве средства негативной оценки могут использоваться и слова, произведенные на базе жаргонизмов:
Выздоравливающее общество снова начинает ценить профессионалов и задумываться, в частности, о том, зачем нам безграмотные песенки, исполняемые смешными фанерными звездами? (Литературная газета. 2006. № 51).
Слово фанерный образовано от жаргонизма фанера, который обозначает «искусственное» пение под фонограмму. В тексте это прилагательное приобретает смысловую двуплановость: помимо собственно жаргонного значения, оно еще вызывает ассоциацию с языковым значением 'сделанный из фанеры'. Звезда из фанеры – это некрасивая подделка. В данном случае, на наш взгляд, проявляется стилистическое умение автора.
Однако часто, выражая негативную оценку, жаргонизмы придают речи не только ироничность, но и грубоватый или просто грубый оттенок; они в значительной степени «снижают» образ объекта оценки, так что, при поддержке других средств контекста, эффект от их употребления может граничить с речевой агрессией:
Есть множество авторов – лауреатов разнообразных премии и заслуженных тусовщиков культуры, которые занимаются не чем иным как клонированием своих старательно накопленных внутренних помоев. Вот выплеснет такой «аффтар» (уж простите за интернет-сленг) скопившуюся в душе грязь на бумагу – издатель издаст, читатели прочитают, и потом у каждого в душе образуется такая же аккуратная кучка дерьма, какая была у «аффтара» (Литературная газета. 2006. № 38); Фаворитке Пугачевой «снесло крышу» <…> она ведет себя, мягко говоря, не совсем адекватно и временами «несет пургу» (Экспресс-газета. 2007. № 7).
Негативный эффект в первом из приведенных примеров усилен за счет использования метафор на базе сниженной, грубой лексики (помои, дерьмо), и автора не спасают даже извинения.
Обилие жаргонизмов нередко фиксируется в речи тех людей, с которыми разговаривает журналист:
Для настоящего критики и стеба нужен объект – общепризнанные непреходящие ценности. А их сейчас нет. Последнг1е были рождены Астафьевым и Шостаковичем. Над ними стебаться уже неприлично. Вот эстрада и волынит, бежит за паровозом, пытаясь вскочить на подножку последнего вагона — срубить «бабок», запиариться, побалдеть от покупки новой тачки (из интервью с А. Градским // Аргументы и факты. 2005. № 40); Пока вы все по Майами и Таиландом, мы тут деньги заколачивали! – ответила расчетливая Наташа. – Прикинь: я срубила за январь больше, чем за все предновогодние вечеринки! Вот на днях вернулась из Израиля, где «зажигала» с Жанной Фриске и Тиной Канделаки. Там такого фантастический прием был – в отеле «Хилтон»! Засветились все миллиардеры… (из интервью с Н. Королевой // Экспресс-газета. 2007. № 6).
Если в первом примере жаргонизмы служат говорящему средством уничижительной оценки современной эстрады, то во втором примере они отрицательно характеризуют самого говорящего.
В погоне за эффектом в прессе часто используются арготические лексемы. Известный специалист в области жаргонов М.А. Грачев объясняет это многими причинами: криминализацией общественного сознания, усилением позиций преступного мира, снятием табу с арго, либерализацией общественных отношений, отсутствием эквивалентов в нормированном языке, а также экспрессивностью арготизмов [Грачев, Романова 2006: 68]. Изменение социально-политических доминант, появление и развитие «теневого» частного предпринимательства, сопровождающееся борьбой за передел собственности и влияния, мена в связи с этим аксиологических (ценностных) ориентиров – вот главные факторы активности арготической лексики. Социальная база арго становится еще более осязаемой, чем раньше, и за счет таких всегда существовавших «язв» общества, как проституция, рэкет, наркомания, необычайно разросшиеся и приобретшие новые формы [Современный русский язык 2003: 77]. При этом «налицо не только повышение толерантности к арготической лексике и воплощенной в ней системе этических представлений, но также некоторая элитаризация их, что соответственно подтверждает и повышает социальный статус представителей криминалитета в глазах сограждан» [Васильев 2003: 176].
Как правило, арготические слова используются в публикациях, посвященных криминальной тематике, экономике, политике. Журналисты, описывающие преступный мир, используют арготизмы для объяснения определенных реалий, создания колорита уголовной среды, характеристики представителей правоохранительных органов, выявления негативных тенденций в политико-экономической системе страны:
В учебном пособии характеризуются основные тенденции в современном русском словообразовании, которые находят отражение в медийном словотворчестве начала XXI в. (тенденции к интернационализации и демократизации), описываются механизмы экспрессивизации медийного текста в рамках словотворчества журналистов, характеризуются словообразовательные средства создания экспрессивности, языковой игры, оценочности, включая речевую агрессию, в заголовках и текстах современных российских СМИ. Пособие содержит обширный иллюстративный материал из медийных источников последних лет; включает вопросы и задания к каждой главе.
Виктор Топоров (1946–2013) был одним из самых выдающихся критиков и переводчиков своего времени. В настоящем издании собраны его статьи, посвященные литературе Западной Европы и США. Готфрид Бенн, Уистен Хью Оден, Роберт Фрост, Генри Миллер, Грэм Грин, Макс Фриш, Сильвия Платт, Том Вулф и многие, многие другие – эту книгу можно рассматривать как историю западной литературы XX века. Историю, в которой глубина взгляда и широта эрудиции органично сочетаются с неподражаемым остроумием автора.
Так как же рождаются слова? И как создать такое слово, которое бы обрело свою собственную и, возможно, очень долгую жизнь, чтобы оставить свой след в истории нашего языка? На этот вопрос читатель найдёт ответ, если отправится в настоящее исследовательское путешествие по бескрайнему морю русских слов, которое наглядно покажет, как наши предки разными способами сложения старых слов и их образов создавали новые слова русского языка, древнее и богаче которого нет на земле.
Набоков ставит себе задачу отображения того, что по природе своей не может быть адекватно отражено, «выразить тайны иррационального в рациональных словах». Сам стиль его, необыкновенно подвижный и синтаксически сложный, кажется лишь способом приблизиться к этому неизведанному миру, найти ему словесное соответствие. «Не это, не это, а что-то за этим. Определение всегда есть предел, а я домогаюсь далей, я ищу за рогатками (слов, чувств, мира) бесконечность, где сходится все, все». «Я-то убежден, что нас ждут необыкновенные сюрпризы.
Содержание этой книги напоминает игру с огнём. По крайней мере, с обывательской точки зрения это, скорее всего, будет выглядеть так, потому что многое из того, о чём вы узнаете, прилично выделяется на фоне принятого и самого простого языкового подхода к разделению на «правильное» и «неправильное». Эта книга не для борцов за чистоту языка и тем более не для граммар-наци. Потому что и те, и другие так или иначе подвержены вспышкам языкового высокомерия. Я убеждена, что любовь к языку кроется не в искреннем желании бороться с ошибками.
Литературная деятельность Владимира Набокова продолжалась свыше полувека на трех языках и двух континентах. В книге исследователя и переводчика Набокова Андрея Бабикова на основе обширного архивного материала рассматриваются все основные составляющие многообразного литературного багажа писателя в их неразрывной связи: поэзия, театр и кинематограф, русская и английская проза, мемуары, автоперевод, лекции, критические статьи и рецензии, эпистолярий. Значительное внимание в «Прочтении Набокова» уделено таким малоизученным сторонам набоковской творческой биографии как его эмигрантское и американское окружение, участие в литературных объединениях, подготовка рукописей к печати и вопросы текстологии, поздние стилистические новшества, начальные редакции и последующие трансформации замыслов «Камеры обскура», «Дара» и «Лолиты».
Наталья Громова – прозаик, историк литературы 1920-х – 1950-х гг. Автор документальных книг “Узел. Поэты. Дружбы. Разрывы”, “Распад. Судьба советского критика в 40-е – 50-е”, “Ключ. Последняя Москва”, “Ольга Берггольц: Смерти не было и нет” и др. В книге “Именной указатель” собраны и захватывающие архивные расследования, и личные воспоминания, и записи разговоров. Наталья Громова выясняет, кто же такая чекистка в очерке Марины Цветаевой “Дом у старого Пимена” и где находился дом Добровых, в котором до ареста жил Даниил Андреев; рассказывает о драматурге Александре Володине, о таинственном итальянском журналисте Малапарте и его знакомстве с Михаилом Булгаковым; вспоминает, как в “Советской энциклопедии” создавался уникальный словарь русских писателей XIX – начала XX века, “не разрешенных циркулярно, но и не запрещенных вполне”.