Язык милосердия. Воспоминания медсестры - [90]

– Здравствуйте, мистер Гильдер, – говорю я, наполовину отдергивая занавеску, отделяющую его койку от царящего в отделении хаоса, снующего туда-сюда персонала и сигналов экстренного вызова. Я сажусь на стул рядом с его койкой, стараясь не слишком задумываться над тем, почему сиденье сырое. Беру в руки непроливайку с еле теплым чаем и протягиваю ее мистеру Гильдеру. У него сильно трясутся руки. – Давайте помогу.

Одной рукой придерживая ему голову, я наклоняю кружку к его сухим, потрескавшимся губам. Он пьет как человек, уже давно испытывающий невероятную жажду. Я стараюсь не думать о том, когда он пил в последний раз. Совсем не обязательно, что в этом виноваты медсестры. Сегодня здесь очень мало персонала. Но мистеру Гильдеру от этого не легче. Он пьет, и его лицо немного расслабляется, а дрожь утихает. Допив свой чай, он откидывается на спинку койки – он истратил слишком много сил просто на попытку выжить. Он улыбается и становится чуть более умиротворенным.

И все же он дрожит. Одеяло, которым он укрыт, почти такое же тонкое, как его собственная, похожая на бумагу кожа.

– Я принесу вам другое одеяло, – говорю я ему. – Сегодня холодно.

Я прохожу мимо запертых шкафчиков с лекарствами, мимо двойных умывальников и больших маркерных досок, на которых написаны имена пациентов и врачей, а рядом выделено много места, где медсестры теперь должны указывать число падений за последний месяц, число заболевших золотистым стафилококком за последний месяц, число пролежней и прочие предотвратимые ужасы, которых не должно быть в больницах, но они случаются очень часто. Я прохожу мимо уборной для пациентов и направляюсь к стеллажу с постельным бельем: здесь сложены простыни и наволочки, но одеял нет. Мимо спешит дежурная медсестра:

– Одеяла позже привезут. Я им уже звонила. Придется взять из другого отделения.

Дальше по коридору расположено динамично разрастающееся отделение для пациентов с частной страховкой. Это совсем другой мир. У них, похоже, есть все, что нужно, их запасы никогда не иссякают. Моя бригада регулярно проводит ревизию местных каталок для оказания помощи при остановке сердца, чтобы убедиться, что у них есть все необходимое и нет ничего лишнего (никаких дополнительных коробок с перчатками, запрещенных устаревших назофарингеальных трубок, старых батареек, электродов для дефибрилляторов с истекшим сроком годности, однажды мы даже нашли набитую пуговицами шкатулку). Каждая каталка оснащена (ну или должна быть оснащена) набором для оказания помощи при гипогликемии на случай, если сахар в крови пациента упадет до угрожающе низкого уровня. В наборе помимо всего прочего есть бутылка энергетического напитка, которого, правда, там часто не оказывается, и сестры обычно сваливают вину на младших врачей, работающих в ночную смену, – после двенадцати часов на ногах им не хватает энергии.

В отличие от соседнего отделения в корпус для пациентов с частной страховкой можно попасть, только введя соответствующий код на двери. Подобные отделения в больницах Национальной службы здравоохранения постоянно расширяются, а иногда пациентов, чье лечение оплачивается государством, кладут сюда просто потому, что в обычном отделении для них не нашлось свободной койки. Это подрывает репутацию Национальной службы здравоохранения. Работающая здесь медсестра по имени Тайфи как-то раз отметила: «Если делать что-то у всех на глазах, никто ничего не поймет». Приватизация происходит прямо у нас под носом.

Я нажимаю на звонок и жду – мне отвечает бодрый голос секретаря. Я иду по безупречно чистому коридору мимо родственников здешних больных – в основном мне встречаются мужчины с Ближнего Востока, одетые в дизайнерские брюки и шлепанцы. Разумеется, многие пациенты предпочитают оставаться дома, и часто за ними ухаживают женщины-европейки и врачи с Ближнего Востока. Большое число медсестер работали в странах вроде Саудовской Аравии и провели там год или два, зарабатывая деньги, чтобы погасить долг или скопить немного на покупку квартиры у себя на родине. Там можно неплохо заработать, ведь, как правило, не нужно платить подоходный налог, при этом на жизнь тратятся минимальные суммы. Я бы никогда так не смогла. Вот что по возвращении рассказала мне одна подруга: «Поскольку ты медсестра-женщина, мужчины тебя игнорируют, не уважают или попросту не слушают. Иногда плюют. Отношения полов и разница культур в разных частях света – дело сложное. Много чего узнаешь, и не все из этого – положительное».

Мой друг-врач Мухаммед родом из Омана, и он совсем с иного ракурса описывает сестринское дело и медицину на Ближнем Востоке. «Все меняется. Отношение к женщинам постепенно улучшается. Люди питают уважение к медсестрам. Деньги там платят хорошие, но жара страшная. Мне гораздо больше нравится здесь, под английским дождем». Он собирает зонтики разных цветов и размеров, и вместо фотографии его улыбающегося лица на доске приветствий над его именем висит изображение желтого зонтика.

В отделении для пациентов с частной страховкой каждому больному отводится отдельная палата с личной ванной и телевизором. Здесь все безупречно чисто, есть письменный стол, удобное кресло и большое зеркало. На столе рядом с кроватью лежит меню с бесчисленным количеством блюд, в том числе кошерных и халяльных, а на обратной стороне напечатан перевод на арабский. Рядом с меню лежит маленькая прозрачная упаковка туалетных принадлежностей от компании Molton Brown и пара пушистых тапочек. На каждой кровати лежит дополнительное одеяло и две подушки в безукоризненно белых мягких наволочках. Если бы не отсос и аппарат для подачи кислорода, можно было бы подумать, что вы оказались в номере пятизвездочного отеля. Я беру пятиминутную передышку, смотрю в окно и думаю о еле теплом чае в старой пластиковой кружке, до которой не может дотянуться пожилой пациент, лежащий в соседнем отделении. Отыскав шкаф с постельным бельем и убедившись, что вокруг никого нет, я без лишних церемоний беру два одеяла для мистера Гильдера и засовываю их под мышку.