Язык и религия - [24]

С древней верой в имя связано то внимание к имени, которое сохраняется в современных культурах, в том числе в психологии безрелигиозных людей – например, при выборе родителями имени ребенку или при знакомстве парня и девушки в начале ухаживания (которое представляет собой во многом безотчетное, полуинстинктивное ролевое поведение): девушка отказывается тотчас назвать свое имя, парень же стремится не просто знать имя – он добивается, чтобы девушка сама его назвала. Ср. также некоторые любопытные фольклорные данные, говорящие о внимании народа к имени. В сборнике Даля «Пословицы русского народа» (1862) и в его «Толковом Словаре» читаются, например, такие максимы: Корова без клички – мясо; Ребенок без имени – чертенок; Аминь человека спасает; Аминь дело вершит. Рядом же – пословичная «полемика»: Аминем квашни не замесишь; От аминя не прибудет. В том, что пословицы противоречат друг другу, и заключается народная мудрость, но разумеется, этот «спор» принадлежит сравнительно недавнему времени.

21. Лексико-фразеологические свидетельства словесной магии

Даже по достаточно поздним народным представлениям, слово, имя – это главный «инструмент» магии. Характерно, что в восточнославянских языках почти все обозначения колдовства и того, кто колдует, связаны по происхождению с глаголами речи[43]. Так, в словах колдун, колдовать этимологи находят древний индоевропейский корень, родственный литовскому слову kalba ‘язык’, латышскому kalada ‘шум, ссора’, латинскому calo ‘вызываю, созываю’ (Фасмер, II, 287). Слова волхв, волхвовать – по происхождению звукоподражания: это имитация неразборчивой, неясной речи[44]; его латинское соответствие balbutire означало ‘заикаться, запинаться, бормотать’; ‘чирикать, щебетать’, ‘говорить невразумительно’. В свой черед от волхв происходят слова волшба, волшебник. Слово кудесник происходит от древнерусск. кудеса ‘чары, колдовство’ (позже его звуковой облик изменился: стало чудеса); древняя основа, к которой восходит слово куда (чудо), связано с обозначениями восприятия речи – ‘замечать, внимать, слушать’ (ср. также родственное слово чуять), В древнерусском было еще одно слово со значением ‘колдун, ведун, знахарь’ – балий (оно означало также ‘врач, лекарь’). По происхождению балий связано с древнерусск. баяти, ‘говорить, рассказывать; заговаривать, лечить’; к баяти восходит слово басня (ср. пети – песнь, баяти – баснь). Что касается слова врач (известного уже первым славянским текстам в значении ‘лекарь, врач’), то оно, как и балий, волшебник или колдун, тоже происходит от глаголов речи – именно от слов врать и ворчать (т.е. оно образовано по модели, характерной для обозначений колдунов); неудивительно, что в болгарском языке врач до сих пор означает ‘колдун’, а в сербском – ‘прорицатель’.

С глаголами речи связаны также некоторые обозначения того, кто предсказывает будущее: гадалка – производное от глагола гадати, которое в древности означало ‘говорить’ (судя по тому, что именно это значение зафиксировано у древнейшего из индоевропейских соответствий, см.: Трубачев, 1979, VI, 78); далее, пророк, прорицатель, производные от корня рек– / рок– / риц– / речь)[45]. С этим же корнем связаны слова урок ‘колдовство, порча, сглаз’ (известное во всех восточнославянских языках), бел. сурочыць ‘сглазить’, русск. изурочить ‘околдовать’, сурочить ‘освободить от колдовства, вылечить заговорами’ (Фасмер, IV, 169); ср. также урочливый ‘легко подпадающий порче, урокам, кто боится сглазу, кого легко изурочить’ (Даль, IV, 509). С этим же корнем связано слово рота ‘клятва, присяга’ (устаревшее в восточнославянских языках, но сохранившееся в польском, словенском, сербском, хорватском языках; впрочем, у Даля рота, ротьба приводятся еще как вполне живые слова: это «божба, клятва, клятьба; особые заклинанья вроде отсохни рука (если неправду говорю), чтоб мне провалиться… и пр.)». Вполне очевидна связь с глаголом речи и таких поздних обозначений знахарей, как шептун, шептунья. С глаголами речи связаны и обозначения самого колдовства: русск. заговор, нашепты, зарок (ср. у Даля: Он зароки знает ‘заговоры знает’, Клад кладется с зароком); белорусск. замова, шэпты, украинск. замовляння. Вообще, заветное, или вещее слово, или прямое слово – это именно то, чем творился заговор.

Для заговора как жанровой разновидности фидеистических текстов характерна принципиальная неопределенность (туманность, загадочность) самой ситуации заговорного речевого акта (см. подробно §36–37). Неясно, кто творит заговор : он «простой» человек или колдун; христианин или язычник; неясно, к кому он обращается. Конечно, совершенно неумопостигаемо, каким образом осуществляется желаемое. Но что в заговоре или колдовстве несомненно, так это то, что они «действуют» силой слова. Как сказано у классика, Колдун не колдун, а слово знает (А. Островский).

22. Табу и эвфемизмы

Табу (от полинезийского tapu – всецело выделенный, особо отмеченный) – запрет совершать определенные действия (употреблять те или иные предметы, пищу, питье) или запрет произносить те или иные слова, выражения (особенно часто – собственные имена). Эвфемизм (греч. euphemismes от eu – хорошо и phemi – говорю) – это замена табуированного слова (в современных культурах – также и резкого или нарушающего приличия выражения) приемлемым