Язык города - [4]

Ирония усиливается оттого, что обычно именно глаголы в высоком слоге оставались нейтральными по форме, а имена были всегда архаичны. Существительное воплощало традиционное понятие; понадобится выразить новое понятие — нужно и новое имя.

В петровские времена проникло было к нам словечко индустрия, но H. М. Карамзин создал слово промышленность (народное слово промысел и книжный суффикс -ость). По смыслу то же, что индустрия, по форме — определенный славянизм (и обругать-то его нельзя!), на самом же деле — новое русское слово. В петровские времена понравилось грубоватое словечко социетет (из немецкого), — а Карамзин предложил взамен слово общественность. Очень удачное слово, живет до сих пор, хотя сегодня известны и социальный, и социология, и другие слова с этим латинским корнем. Калька — перевод с немецкого — в славянской форме, но с русским корнем: не слово, а страшилище — ан нет, живет! Дав суффиксы отвлеченного значения, славянский книжный язык оказал нам неоценимую услугу. Со временем появились у нас тысячи слов с этими суффиксами, созданных на основе русских корней, почти все — кальки с французского или немецкого.

Ревнители старины этот путь обогащения русского лексикона не признавали, и прежде всего за использование в непривычном значении суффиксов высокого слога! То, что H. М. Карамзину казалось существенным, было неприемлемо для литературного старовера, который ценил слово в целом, по старинке воспринимая как данность именно цельное слово. С точки зрения науки начала XIX в. это уже отсталость. Адмирал А. С. Шишков, некоторое время бывший министром народного просвещения, называл созданные так слова трогательный, занимательный, сосредоточить, представитель, начитанность, обдуманность, оттенок, проявление и другие «юродивым переводом». Более всего ему не нравились слова развитие, влияние — почему бы не говорить по-прежнему прозябание, наитие (или наваждение)} Зачем «искусственные» слова уважение, соображение, если можно сказать говенство (от благо-говеть) или умозаключение! Сегодня видны недостатки подобных предложений: старое слово со своим значением осталось в прошлом, новое слово сложено крепко, и смысл его ясен.

Подобные образования (а их много) в составе современного литературного языка не являются, конечно, славянизмами (так иногда ошибочно полагают). В церковнославянских текстах многих из них нет, а другие употребляются в ином значении. Но словесные модели, использованные при образовании таких слов, заимствованы из церковнославянского языка. Форма слов — из этого языка, а значения — переводы слов из западноевропейских языков. Может быть, поэтому на протяжении XVIII в. славянизмы и варваризмы (заимствованные слова) признавали словами одного стиля — высокого. В нашем языке вообще не так уж и много истинных славянизмов, и число их постоянно уменьшается. Отслужили свое. Заменяются русскими.

Подсчитано, что за восемьдесят лет, от «Словаря церковнославянского и русского языка» под редакцией А. X. Востокова (1847) до «Толкового словаря русского языка» под редакцией Д. Н.Ушакова (1934), около 10 тысяч слов вошло в литературный язык, и все в большинстве своем такого же рода, как те, из середины прошлого века. Сегодня без слов вдохновить, вдумчивый, закономерный, замкнутость, занятость, невмешательство, нервничать, международный, обусловливать, осмыслить, переживание, равноправный, соотносить, сплоченность и подобных — ни одной страницы газеты, ни одной фразы доклада, ни одного параграфа научного сочинения попросту нет.

Возникали, конечно, и недоразумения. Корень ведь русский, а у каждого свое представление о том, что он значит и как его понимать. Перевели, например, французское слово admirer глаголом изумляться — и возникло недоумение: в начале XIX в. старики понимали его по старинке, как 'сойти с ума', а молодежь — как и положено «переводу» с французского— 'восхищаться'. Прелесть — также старинное слово, и, взятое без суффикса, вызвало сомнения: старики понимают как 'соблазн' или 'ересь', а молодежь — как перевод французского charme — 'очарование, прелесть'. И так на каждом шагу: приятный — 'приемлемый для кого-то' или 'элегантный', потому что встало на место французского ?l?gant; блестящий — 'имеющий блеск' или 'блистательный', потому что соответствует французскому brilliant. Даже заимствуя слово напрямую, по-разному понимают его смысл: интересный известно с конца XVIII в., но старики воспринимают его как 'занимательный', а молодежь — в точном соответствии с французским словом — 'привлекательный'.

Однако и «натуральные» славянизмы в потоке русской речи изменяли свой смысл. В 1833 г. Ф. В. Булгарин, прочтя в одном журнале фразу Русь не вдохновила его, разразился целым фельетоном, смысл которого в том, что «в русском языке нет глагола вдохновил!». С ним были согласны и Н. И. Греч, и В. И. Даль, и многие другие, хотя Я. К. Грот, признав, что слово образовано «совершенно наперекор грамматике к логике», выследил ту цепочку смысловых переходов, которая породила это слово: вдохнуть, а оттуда и вдохновенный, от которого уже известное вдохновлять. Но что же получается? В прошлом веке, почитавшем славянизмы, боролись со словом, подобным славянизмам?