Язык фольклора - [4]

Я очень много учился на пословицах, иначе – на мышлении афоризмами (О том, как я учился писать) [727].

Я убежден, что знакомство со сказками и вообще с неисчерпаемыми сокровищами устного народного творчества полезно для молодых начинающих писателей. <…> сказки помогли бы сильно развить фантазию писателя, заставить его оценить значение выдумки для искусства, а главное – обогатить его скудный язык, его бедный лексикон… (О сказках) [727].

Народные песни, народные сказки, народные легенды, – вообще все народное устное творчество, которое собственно и называется фольклором, – это должно быть постоянным нашим материалом. <…> И крестьянским писателям следует главным образом устремлять свое внимание на обогащение языка на почве народной русской литературы, прочитать хорошенько сборники старых сказок… (Речь на Первом Всероссийском съезде крестьянских писателей) [728–729].

…Эта бессмертная поэзия, родоначальница книжной литературы, очень помогла мне ознакомиться с обаятельной красотой и богатством нашего языка (О сказках) [730].

Народ наш в части языкового творчества очень талантливый народ, но мы плохо с этим считаемся. Мы не умеем отобрать то, что у него талантливо. Вспомните, как прекрасно делает он частушки… (Речь на Пленуме правления Союза советских писателей от 7.03.1935) [730].

В.Г. Белинский <Статьи о народной поэзии > // Полн. собр. соч. Т. V. М.: Изд-во АН СССР, 1954

…Автором русской народной поэзии является сам русский народ, а не отдельные лица, – и скудная сокровищница его произведений состоит большею частик) из бесчисленных вариантов слишком немногих текстов [331].

В тридцать пуд шелепуга подорожная,

В пятьдесят пуд налита свинцу чебурацкого.

Вопрос: как же шелепуга могла быть в тридцать пуд, если одного свинцу в ней было пятьдесят пуд?.. [358].

Форма народных поэм совершенно соответствует их содержанию: та же исполнительская мощь – и та же скудость, та же неопределенность и то же однообразие в выражениях и образах. Если у князя или гостя богатого пир, – то во всех поэмах описание его совершенно одинаково: «А и было пированье – почестной пир, а и было столованье – почестной стол; а и будет день во полудне, а и будет пир во полу-пире, а и будет стол во полу-столе». Если богатырь стреляет из лука, то непременно: «А и спела ведь тетивка у лука – взвыла да пошла калена стрела». Обезоруженный ли богатырь ищет своего оружия, то уж всегда: «Не попала ему его палица железная, что попала-то ему ось тележная». Если дело идет об удивительном убранстве палат, то: «На небе солнце – в тереме солнце» и пр. Одним словом: все источники нашей народной поэзии так немногочисленны, что как будто перечтены и отмечены общими выражениями, которые и употребляются по надобности.

Форма русской народной поэзии вообще оригинальна в высшей степени, К главным ее особенностям принадлежит музыкальность, певучесть какая-то. Между русскими песнями есть такие, в которых слова как будто набраны не для составления какого-нибудь определенного смысла, а для последовательного ряда звуков, нужных для «голоса». Уху русский человек жертвовал всем – даже смыслом. Художник легко примиряет оба требования; но народный певец по необходимости должен прибегать к повторениям слов и даже целых стихов, чтобы не нарушить требований ритма. Сверх того, в русской народной поэзии большую роль играет рифма не слов, а смысла: русский человек не гоняется за рифмою – он полагает ее не в созвучии, а в кадансе, и полубогатые рифмы как бы предпочитает богатым; но настоящая его рифма есть – рифма смысла: мы разумеем под этим словом двойственность стихов, из которых второй рифмует с первым по смыслу. Отсюда эти частые и, по-видимому, ненужные повторения слов, выражений и целых стихов; отсюда же и эти отрицательные подобия, которыми, так сказать, оттеняется настоящий предмет речи: «Не грозна туча во широком поле подымалася, не полая вода на круты берега разливалася: а выводил то молодой князь Глеб Олегович рать на войну»; или: «Не высоко солнце по поднебесью восходило, не румяна заря на широком поле расстилалася, а выходил то молодой Акундин».

Не допустят до добра коня,

До своей его палицы тяжкия,

А и тяжкия палицы медныя,

Лита она была в три тысячи пуд;

Не попала ему ось-то тележная.

Все эти повторения и ненужные слова: своей и его, тяжкия и тяжкия, попала и попала сделаны явно для певучей гармонии размера и для рифмы смысла; для того же сделана и бессмыслица, т. е. в третьем стихе палица названа медною, а в пятом железною: железная была необходима, сверх того, и для кадансовой, просодической (а не для созвучной) рифмы: железная – тележная: [427–428].

Н.Г. Чернышевский Песни разных народов. Перевел Н. Берг. Москва. 1854 // Полн. собр. соч. Т. И. М.: ГИХЛ, 1949

Иногда случается слышать, что народную поэзию обвиняют в недостатке художественной формы. Это совершенно несправедливо. О чем говорит народная поэзия, говорит она чрезвычайно художественно. Ее недостаток совершенно иного рода; это – однообразие, доходящее до чрезвычайной монотонности. Сущность патриархальной жизни – неподвижность; формы этой жизни – неподвижные, оцепеневшие формы. Точно таковы же они и в народной поэзии. Об этом достаточно говорит уж внешний состав стиха, до чрезвычайности однообразный. Так, все греческие эпические песни сложены гекзаметром; во всех сербских один и тот же стих, десятисложный, разделяющийся на две половины, из которых в первой четыре, а во второй шесть слогов… <…> Точно так же неизменны обычные, так называемые «эпические» выражения, которыми наполнены все песни. У нас, например, всегда