Явка с повинной. Байки от Вовчика - [7]
Я тут же бросился доказывать своё уважение и со всей дури засандалил весь рог в себя.
Минутки две мы закусывали. Затем прозвучал второй тост. За МАМУ хозяина!!! Мой рог был снова — до краёв, а в голове тикало знаменитое никулинское «Кергуду!» с переводом, что, мол, «он тебя зарэжит» (в скобках — «шутка»). Я храбро выдул и эту «чашу», понимая, что это только — очередная. Затем слово взял младший сын той самой Мамы и предложил выпить за детей Мамы, погибших на фронте. «Не выпью — точно будет „Кергуду“», — пронеслось в голове… но «процесс» уже пошёл, и третий трёхстаканник уже бодрее наполнил утробу винцом.
Дальше пили за детей мамы, НЕ погибших на фронте, за соседей, живых и «не очень», за… Помню только, кому-то пришла в голову мысль показать мне Тбилиси, хотя в этом состоянии мне — что Тбилиси, что Кутаиси, что Миссиписи было, что называется, — «по барабану».
Как я понимал, меня вывели под белы рученьки и куда-то повели. Дальше были провалы в моей, в общем-то музыкальной, памяти, но иногда память странно возвращалась, и я пытался шутить типа: «Не бросайте, ребята! Лучше пристрелите!»
Вся эта честная компания поволокла полуживого гастролёра куда-то на крутую гору, и в сознании послышалась фраза, что это вот — знаменитый некрополь на Мтацминде, где погребены лучшие из лучших… Позже мне рассказывали, что больше всего меня впечатлила драматическая история жены Грибоедова — прекрасной Нины Чавчавадзе. Я радостно плакал и просил постелить мне тут же, рядом с ней.
Дальше опять был дом, опять рог, пили уже за соседей по кварталу, за их детей, за друзей детей…
Пришёл в себя уже утром в поезде, подъезжающем к Еревану. Кроме кофра с фраком со мной была… огромная авоська, в которой спокойно мог поместиться небольших размеров слон. Но! Вместо слона там находилось… бутылок тридцать самого разного грузинского вина, от Цинандали до Мукузани. «Дали на дорожку!» — догадался я.
И вот выхожу в Ереване из поезда, помято-небритый, с могучим перегаром, с авоськой, где 30 «фаустпатронов», и… удивляюсь, что меня, заслуженного артиста, НИКТО не встречает. Народ как-то шустро исчез с перрона, и остались только двое каких-то «фрунзиков мкртчянов», которые уже раз десять мимо меня прошли туда-сюда… пока мы не остались с ними на перроне одни. И тут «фрунзики», не смотря на меня, а на эту злополучную авоську, как-то очень неуверенно подошли и спросили (опять же таки не у меня, а у авоськи!), не являюсь ли я тем самым пианистом из Киева, что должен давать сегодня концерт у них в филармонии.
— Да, — сказал я, — тот самый! — И стал суетливо извиняться, что, мол, встретил в Тбилиси школьных друзей, и всё такое.
Они выслушали меня по-кавказски терпеливо.
— В следующий раз берите из Киева ПРЯМОЙ до Еревана, свежее будете!
Интересная история произошла, когда мы гастролировали по Украине с тенором Константином Огневым. Был концерт в Мариуполе. Зал — битком. По общему женскому мнению, Огневой был душка и в тот вечер пел удивительно. И женщины, как всегда от избытка эмоций, охотно падали в обморок. И откуда нам было знать, что местный завклубом приказал уборщице ПЕРЕД концертом протереть рояль. Ну та, естественно, подзабыла, и вспомнила… когда концерт уже вовсю шёл… Проходит минут двадцать программы. Огневой заливается, как соловей… И тут на сцену из-за кулис тихо выходит… бабулька. В руках у нее жёлтые байковые трусы, которые сразу стали радостно выделяться своей желтизной на фоне черного рояля. Бабуля посмотрела на меня, приложила палец к губам, мол, понимаю, что — КОНЦЕРТ, и стала… этот рояль вытирать. Публика «завелась с полоборота» и заржала как профессиональная беговая лошадь… Огневой не может понять, в чем дело, покосился на брюки (может, не застегнуто что?). Потом замолк, потому как люди уже находились в легкой истерике. Всё это время певец бабулю не видел, т. к. она «орудовала» позади него. Кульминация наступила, когда бабуля переместилась поближе, аккуратно взяла его под локоточек, малость подвинула, сказала «Извините» и продолжила вытирать рояль. Я потерял дар речи. Хотя, конечно же, должен был отреагировать хоть жестами, хоть мимикой, на худой конец цыкнуть… Но от полной неожиданности тупо сидел как отмороженный… И в этот момент из за кулис, как Мефистофель, появился местный завклубом и утащил старушку со сцены.
— Бабуля работала здесь два раза, — резюмировал грустно Огневой, — первый и последний…
Называли ли вас когда-нибудь ГЕНИЕМ?! Нет, ну я, конечно, понимаю, когда ты заявляешься к пацанам в компашку и у тебя совершенно неожиданно в сумке (как говорится, «очень в тему») оказывается пара холодненького «Черниговского», то все пацаны с редким единодушием скажут: «Ну, Вовик, ты гений!!!» Но таких «гениев» у нас в стране пруд пруди, а вот чтобы так вот, по-настоящему, «по серьёзу», солидные люди, да ещё и прилюдно окрестили тебя этим вот титулом… не дождётесь. А я вот однажды удостоился сего, и скажу вам — преприятнейшая штука «на халяву» побыть гением, ну хоть на пару минут.
Дело было лет семь назад. Пригласили меня с коллективом (кто не знает, есть у меня женская группа «Альтана») выступить на юбилее некоей немецкой фармацевтической фирмы. Весь праздник проходил в Пуща-Водице, в шикарном ресторане на территории бывшего партийного санатория. Приехали, переоделись, ждём.
В последние годы почти все публикации, посвященные Максиму Горькому, касаются политических аспектов его биографии. Некоторые решения, принятые писателем в последние годы его жизни: поддержка сталинской культурной политики или оправдание лагерей, которые он считал местом исправления для преступников, – радикальным образом повлияли на оценку его творчества. Для того чтобы понять причины неоднозначных решений, принятых писателем в конце жизни, необходимо еще раз рассмотреть его политическую биографию – от первых революционных кружков и участия в революции 1905 года до создания Каприйской школы.
Книга «Школа штурмующих небо» — это документальный очерк о пятидесятилетнем пути Ейского военного училища. Ее страницы прежде всего посвящены младшему поколению воинов-авиаторов и всем тем, кто любит небо. В ней рассказывается о том, как военные летные кадры совершенствуют свое мастерство, готовятся с достоинством и честью защищать любимую Родину, завоевания Великого Октября.
Автор книги Герой Советского Союза, заслуженный мастер спорта СССР Евгений Николаевич Андреев рассказывает о рабочих буднях испытателей парашютов. Вместе с автором читатель «совершит» немало разнообразных прыжков с парашютом, не раз окажется в сложных ситуациях.
Из этой книги вы узнаете о главных событиях из жизни К. Э. Циолковского, о его юности и начале научной работы, о его преподавании в школе.
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.
Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.