Явилось в полночь море - [61]

Нет, предстояли и более нелепые карты. Создав карты городских улиц и мостов, канализации и линий метро, линий электропередач и водопровода, звуковых потоков и аэродинамических труб, в конце концов Карл стал наносить на карту истинное сердце города, пока не осталось ничего, что можно было бы картографически отобразить, а его начальство, стараясь управлять городом как можно разумнее, стараясь схватывать все вовремя, хотя время уже как будто текло меж пальцев, не хотело больше видеть ни одной его карты – ни карт граффити, ни карт любовных встреч, ни карт свихнувшихся женщин, ни карт сбежавших детей, ни карт мертвых тел, – короче говоря, ни его Карт Реальной Жизни, ни говоря уж о последних его картах, Картах Городского Подсознания: картах нервных срывов, картах психопатических случаев и картах религиозных галлюцинаций.

Теперь, хорошенько подумав, Карл вспоминает – его уволили за Карту Безответной Любви. Это был его самый грандиозный и неотвязный замысел и триумф, вдохновленный хорошенькой застенчивой девушкой-азиаткой, которая ушла от него в то время. Ему было тогда лет двадцать пять – двадцать шесть, и теперь он даже не может вспомнить ее имя. Но хотя он не помнит ее имени, он продолжал иногда, время от времени, думать о ней, поскольку это она вдохновила его на создание Карты Безответной Любви, из-за которой его уволили с муниципальной службы, которая изменила направление всей его жизни, хотя, положа руку на сердце, он не может сказать, что это было к худшему, даже если теперь он – слегка свихнувшийся старик без гроша в кармане, без единого близкого человека, без чего бы то ни было, кроме его карт. Последние дни он много думал о той девушке, он думал о ней все время с того утра, когда проходил мимо магазина воздушных змеев в китайском квартале и увидел другую девушку, напоминавшую ее. Теперь он думает об обеих девушках, уставившись на таинственные координаты, прикрепленные к стене пентхауза перед ним, координаты, которые он уже много дней пытается расшифровать и которые уже начали сводить его с ума.

Увидев этот ряд цифр, он сразу же скорее инстинктивно, чем в результате анализа распознал в последних двух числах координаты. Господи, он составляет карты уже более сорока лет – черт побери, он сразу может понять, когда перед ним набор координат. Но по любой широте и долготе, какую ни выбирал, северной или южной, восточной или западной, 68 и 19 пересекались на пустом месте – в Саргассовом море, в Аравийском море, у побережья Исландии, в дебрях чилийских джунглей. Может быть, в одном из этих мест зарыты сокровища? Господи, пусть только не сокровища, черт бы их побрал, рычит про себя Карл. Я слишком стар, чтобы отправляться на поиски сокровищ. Нет, очевидно, ответ таится в первых числах шифра, написанных на приколотом к стене измятом клочке старой голубой бумаги. Это издевательство! – завопил Карл, но на самом деле это было не издевательство, а скорей навязчивая идея, шедший откуда-то из потустороннего мира приказ решить уравнение. Потому что ряд чисел, да и весь старый клочок голубой бумаги заляпан темным, лилово-бурым пятном, при виде которого Карл моментально понял, что это кровь. Не тонкая черточка – отпечаток от мелкого пореза, не струйка – след неосторожности, а ликующий всплеск жестокой раны, нанесенной тому, кто носил эту карту слишком близко к сердцу.

Карл нашел эту карту несколько дней назад, в то самое утро, когда увидел девушку в магазине воздушных змеев в китайском квартале. Карта была спрятана в стене его пентхауза, который от очередного толчка дал трещину. Карл вышел на улицу по своим делам, когда раздался толчок, и бумажные фонари, висевшие в маленькой китайской забегаловке, куда он зашел, заплясали от чего-то явно более сильного, чем ветер или туман, и по бокам большой черной вазы потек побулькивающий в ней суп с рыбными клецками. Каждое утро в десятом часу Карл по ненадежным ступеням отеля спускался на Грант-авеню, а потом по Буш-стрит поднимался к маленькой булочной, где покупал хлеб, откуда возвращался к Драконовым Воротам в китайский квартал с водруженным над входом чудовищем, некогда величественным, а ныне ветхим и беззубым, как сам Карл, и, пройдя в ворота и шагая мимо давно закрытого базара, останавливался поглазеть на витрину старого магазина воздушных змеев, где за стеклом медленно разрушались его собственные чудовища из дерева, бумаги и нейлона. Это район мертвых чудищ.

В маленьком китайском ресторанчике, одном из немногих еще работающих в чайнатауне, повар всегда отправлял Карла домой с какими-нибудь объедками, оставшимися с предыдущего вечера. Суп и ростки бамбука, иногда кусочек курицы с чесноком, или свинины му-шу, или одна-две «прилипки» – приставшие к горшку клецки. В то утро, почувствовав подземные толчки, Карл и китаец-повар застыли на месте и затаили дыхание, медленно осматриваясь, не рушится ли что-то рядом. А на пути обратно к старому отелю, снова остановившись у витрины магазина воздушных змеев, Карл увидел хорошенькую девушку-азиатку, тщательно и терпеливо раскрашивающую бумажного змея.