Ястреб из Маё - [38]

Поженив детей, почему бы не обрабатывать землю сообща, а плоды урожая делить потом, как в колхозе, а почему бы и нет! Работа облегчится, урожаи улучшатся, наступит счастье.

— Правильно, — согласился Рейлан, — наступит счастье.

Он старался быть внимательным, но становился все рассеяннее, углублялся в себя, как если бы происходившее его вовсе не касалось, ибо было нечто, куда более значимое, что следовало совершить не откладывая, но что именно, он был не в состоянии уяснить себе, — возможно, просто поспать… Нет, это было более легкое и пьянящее чувство, чем желание уснуть, — он одновременно ощущал и усталость и желание скорее уйти. В его мозгу безостановочной, беспорядочной чередой разворачивались какие-то сторонние, ни к чему не относящиеся мысли, а ведь эта лошадь, эта земля, будущность фермы и хоть какая-то обеспеченность для его близких — что, казалось бы, могло быть для него важнее этого? Но за всей бесплодной сумятицей его мыслей царило какое-то странное, лунное спокойствие, которое притягивало его чудесным ощущением уже наступившего отдохновения. Да, да, уйти, шагать под высоким небом, немного упорядочить мысли — вот что ему требуется. Он резко поднялся:

— Надо пойти сообщить новость матери, — сказал он, — да и скоро ночь.

В шуме общего разговора его собственный голос как-то неприятно жужжал, доходя словно сквозь заткнутые уши.

Было шесть часов вечера; солнце уже не светило в окно, и стемнело на дворе, где освещенной оставалась лишь стена риги. «Там, наверху, такой же свет», — подумал Рейлан, испытывая смятение, похожее на неуловимо наступающую потерю сознания.

— Ты не можешь сейчас уйти, — сказал Деспек, — будут еще ушки и шипучка.

— Ну, ладно, — ответил Рейлан, вновь покорно усаживаясь.

Пока отец ходил за шипучим вином, Мари подала ушки, она приблизилась к Рейлану с обычным своим рассерженным видом, однако не лишенным на этот раз лукавства. Быстро положив руку ему на плечо, она сказала:

— На днях зайду переговорить с матерью.

Чуть позднее, стоя уже на пороге, Рейлан говорил ей:

— Благодарю тебя за лошадь, — вот-то обрадуется мать! — И он троекратно облобызал Мари.

— А со мной-то тоже надо поцеловаться, — сказал Деспек, притягивая его к себе.

— И все же, — не утерпела Мари, — он мог бы сегодня сопровождать вас, ну и дикарь!

— Ты отлично знаешь, что он не любитель компаний, — вмешался Деспек, — не тебе его изменить — довольствуйся тем, что заарканила.

Привязанная к дверям конюшни огромная лошадь била копытом, словно бы тоже выражая нетерпение идти скорее среди трав, в благоуханной свежести вечера: аромат сырых лугов достигал и сюда. Рейлан схватил уздечку, и животное тяжело последовало за ним.

Дойдя до края поля, он оглянулся, пораженный, что прошел уже такое расстояние: ферма казалась теперь крошечной. Когда она совершенно исчезла из виду, поглощенная складкой местности, он сразу избавился от стеснения и ощутил необъятность небес для себя одного.

Присоединившись к гостям, Мари сказала отцу:

— Смотри же, старайся держать язык за зубами — ничего не выболтай этим пьяницам.

Многие годы она уверяла, что не желает выходить замуж; но все думали, что при ее-то характере скорее всего к этому не стремились парни.

10

Быстро темнело; лес, которым он в обратном направлении проходил утром, уже погрузился во мрак, но, выйдя на открытые склоны, он снова увидел светлое небо и звезду, мерцающую на западе. Камни скрипели за его спиной под копытами лошади; он не различал других звуков, кроме этой сопровождавшей его медленной, тяжелой поступи. А ведь наступил час, когда разносятся голоса всех ночных насекомых, в особенности, если вечер столь тих. Но он не слышал ничего, кроме глухого стука подков, от которого содрогалась земля и катились в разные стороны камни. Он чувствовал, как по шее стекает пот, как выступает он на лбу и, испаряясь, дает ощущение свежести. Вдруг он остановился, испугавшись, что забыл свой ягдташ у Деспека. Да нет, что за голова! Вот же ягдташ висит у него на боку, полный дичи, которая пришлась на его долю при разделе, — хоть сам-то он убил на рассвете всего лишь одну сойку; теперь у Рейланов несколько дней будут пировать. В особенности Абель. Жозеф почти ничего не ест. Жозеф. Он попытался думать о Жозефе, но, странное дело, это ему не удавалось: образ младшего сына никак не желал складываться в его сознании. Создавалось очень странное впечатление: будто незаметным, но уверенным движением ластика кто-то стирает из его памяти облик сына. Даже сама мысль, что у него есть сыновья, показалась ему абсурдной.

Какое-то время он шел, ворочая в уме другие, не менее странные мысли, совершенно отрешенные, как если бы его сознание ошиблось в пути и, по его, Рейлана, неосмотрительности, перекочевало в другое тело, покинув прежнее за полной его бесполезностью. Что это означает — иметь сына? Или жену? Ни у кого ничего нет. Белые точечки мелькали перед его глазами со все убывающей скоростью трассирующих пуль.

Испытывая чудовищное сердцебиение, вызванное тяжелым подъемом, он остановился на вершине горы передохнуть. Рот, наполненный вязкой, горькой слюной, двигался сам по себе, как некий предмет, имеющий собственную независимую жизнь. В это мгновение лошадь споткнулась о пень; он оглянулся и подумал: какое все же странное животное — голова похожа на футляр от музыкального инструмента. «Лошадь мне принадлежит», — сказал себе он, но и эта мысль не имела веса. У него было такое чувство, словно он отвечает вызубренный урок, в котором ничего не понял. С упрямством пьяного человека он все возвращался к нему и заново пережевывал — тщетно: слова скользили и, казалось, разбегались от усилий мысли, которая топталась на месте, тупо перемалывая пустоту.