Ясный новый мир - [56]

От Москвы до Петрограда станции железной дороги выглядели так, как будто никакой революции и не было. Прибывающий поезд встречали милиционеры с красными повязками – хорошо, что не со старорежимными шашками на боку. Правда, поезда ходили точно по расписанию, я сам проверял – опозданий почти не было. На станционных платформах шла бойкая торговля – продавали уже не только продукты, но и разные нужные в хозяйстве товары, причем некоторые из них были изготовлены в Германии.

Я сам вышел прогуляться и размять ноги в Твери, приценился к продуктам, купил соленых огурчиков и квашеной капусты. Посмотрел на немецкие ножницы из отличной стали, наборы иголок и опасные бритвы. Попробовал одну – не выдержал, купил. От товарищей, которые бывали в эмиграции, я слышал, что самые лучшие бритвы – это те, что сделаны в городе Золинген. Такую вот бритву я и купил.

Потом поезд миновал Вышний Волочок, Бологое, откуда до Петрограда было уже рукой подать. Всю дорогу я мысленно продумывал мою будущую беседу с товарищем Османовым. Очень многое мне хотелось ему сказать. И о грядущей мировой революции, и о свободе, которую большевики хотят ограничить своими декретами и законами.

Нет, я не против порядка и дисциплины – без них ни одно государство существовать не может. Но править в таком государстве должны не чиновники, а народ. И уж точно – не партии. Они нужны до тех пор, пока трудовое крестьянство и пролетариат не свергнут эксплуататорские классы. А потом народ создаст свои органы управления, где власть будет принадлежать массам, а не лицам или партиям.

Думаю, что мне удастся встретиться в Петрограде не только с товарищем Османовым, но и с самим товарищем Сталиным. Я понимаю, что у него много дел и забот, но все же надеюсь, что Мехмед Ибрагимович сумеет организовать эту встречу. Мы с товарищем Сталиным при проклятом царизме сидели в тюрьмах за свою борьбу с самодержавной властью. Уж мы-то должны друг друга понять!

Тем временем поезд миновал станцию Сортировочную. Народ в вагоне засуетился и стал собирать свои вещи и одеваться. Стали собираться и мы с Семеном. Скоро мы будем в Петрограде.

Часть 3 Перед финишем

8 октября 1918 года, полдень.

Париж.

Дмитрий Мережковский и Зинаида Гиппиус

Долог был путь российских изгнанников от причала Петроградского морского порта до южных предместий французской столицы. Когда они его начинали, то даже не представляли себе всего коварства большевиков, выславших их буквально в никуда. Не знали они этого, ни когда плыли на пароходе из Петрограда в Копенгаген, ни когда ехали в опломбированных вагонах через всю Германию. Никто ничего им не сообщил, когда они три недели сидели в швейцарском карантинном лагере для перемещенных лиц в окрестностях местечка Дорнах.

И только на франко-швейцарской границе от жандармов, отправивших их в еще один лагерь, на этот раз французский, они узнали о том, что произошло с Парижем после их ареста. Их, собственно, и замели как раз из-за того, что при проверке документов они заявили, что направляются в Париж на Авеню дю Клонель Боннэ.

– В Париж? – переспросил хмурый сутулый жандарм, сильно прихрамывающий на левую ногу[13]. – Вы, мадам и месье, либо сумасшедшие, либо свалились с Луны, потому что никакого Парижа больше нет… Боши своими пушками уже давно превратили его в сплошные развалины. И все это из-за вас, мерзких русских. Если бы вы предательски не вышли из войны год назад, то мы бы додавили этих варваров еще этим летом. Открывайте-ка свои чемоданы, посмотрим, что там у вас внутри.

Дмитрий Мережковский попробовал было возмутиться столь грубым обращением, но его слегка отметелили французскими демократическими дубинками (досталось и Гиппиус), после чего, как возможных агентов НКВД, отправили уже во французский карантинный лагерь в городке Грандфонтен.

Мережковский и Гиппиус просидели в лагере совсем недолго, потому что именно там их нашел куратор Савинкова из французского Второго бюро месье Шарль, который как раз занимался тем, что собирал по таким лагерям осколки разбитого антибольшевистского подполья. Выслушав рассказ Мережковского и Гиппиус об обстоятельствах ареста заговорщиков и посетовав на злую судьбу, французский разведчик выдал им некоторую сумму денег, после чего вывел из лагеря, посоветовав обосноваться где-нибудь поближе к южным краям, в окрестностях Бордо или Марселя. А то жить на севере стало как-то слишком хлопотно. Короче, «если вы нам будете нужны, то мы сами вас найдем».

Гиппиус и Мережковский, конечно же, не послушались доброго совета месье Шарля. Их, как котов на помойку, потянуло к руинам Парижа и родимого гнездышка.

Поэтому, добравшись до Дижона, они сели на пассажирский поезд Дижон – Париж, который медленно, как страдающая от ревматизма старуха, потащился в сторону руин нового Вавилона. Сначала, когда края, по которым шел поезд, были глубоким тылом, обстановка вокруг походила на ту Францию, которую супруги знали прежде. Но по мере приближения фронта обстановка менялась, и далеко не в лучшую сторону.

Все чаще и чаще на станционных платформах были видны бесцельно слоняющиеся расхристанные солдаты колониальных войск. Жандармерия и местное гражданское ополчение, именуемое Национальной гвардией, сбивались с ног, пытаясь навести порядок, но все было тщетно. Французская армия, более чем наполовину состоящая из разноплеменных колониалов, с наступлением всеобщего затишья и прекращения огня принялась стремительно разлагаться. Грабежи, убийства, погромы и изнасилования в местах расквартирования таких, с позволения сказать, воинских частей стали вполне обыденным делом.