Ясное, как солнце, сообщение широкой публике о подлинной сущности новейшей философии. Попытка принудить читателей к пониманию - [15]
Автор. Следовательно, ты, если только правильно понимаешь механизм изделия, совершенно не нуждаешься в том, чтобы, как мы это предполагали, действительно воспринимать одну часть машины за другой; но после того как ты рассмотрел одну часть и хорошо ее понял, ты можешь, исходя из нее, без дальнейшего действительного восприятия дополнить свое восприятие и целиком заменить восприятие выводами; ты мог бы, следовательно, исключительно путем выводов узнать, какие части принадлежат к данной части, предполагая, что машина выполняет свое назначение.
Читатель. Без сомнения.
Автор. Безразлично ли, с точки зрения этой цели, какую из отдельных частей машины я тебе дам?
Читатель. Совершенно безразлично; ибо к каждой возможной части должны подходить все прочие; по каждой возможной части можно было бы, следовательно, заключить, как должны быть устроены все остальные, поскольку они определены уже самим механизмом изделия.
Автор. Теперь предположи тот возможный случай, что в известном объеме и в известных отношениях, дальнейшее определение которых сюда не относится, в многообразии описанной выше основной системы всякого сознания имеется подобная связь, сходная с механической, так что каждая отдельная часть должна подходить ко всему и все к каждой отдельной части, и каждая часть определена всем. Разве нельзя было бы тогда по каждой отдельной части действительного сознания, исключительно путем выводов, дознаться, каким окажется все остальное сознание и каким оно должно оказаться, без того чтобы это остальное сознание действительно имело место; подобно тому как ты, рассматривая одно колесо, исключительно путем вывода позволяешь себе заключать, как должны быть устроены все остальные колеса?
Предположи далее, что философия, или, если это тебе более угодно, наукоучение, как раз и состоит в отыскивании этого многообразия сознания путем вывода от данного к неданному, – в таком случае ты получишь уже теперь очень ясное понятие об этой науке. Она была бы демонстрацией, выведением всего сознания, само собой разумеется, лишь что касается его первых основных определений, из какого-либо данного в действительном сознании определения его, подобно тому как ты можешь очень хорошо представить себе демонстрацию (разъяснение) часов, как целого, исходя из одного-единственного данного тебе колеса; это была бы демонстрация этого сознания, независимая от действительного восприятия в сознании; подобно тому как тебе совсем не надо рассматривать остальные части часов, для того чтобы узнать, каковы они, каковы они совершенно несомненно в действительности, если только часы выполняют свое назначение.
Читатель. О, да; если только я не вдумываюсь глубоко в то, что ты говоришь, и не иду дальше сходства наукоучения с тем, с чем ты его сравниваешь? Но если я вникаю в дело несколько глубже, то мне твое понятие кажется внутренне противоречивым. Наукоучение должно доставить мне сознание основных определений моего сознания без того, чтобы эти определения действительно имели место в моем сознании. Но как оно может это сделать? Разве я не осознаю того, чему учит наукоучение?
Автор. Без сомнения; подобно тому как ты осознаешь колеса, о наличности которых в машине ты только заключал; но ты их осознаешь не таким образом, как если бы ты их видел и ощущал. Уже из нашего первого исследования тебе должно было стать ясным, что может существовать различие в характере осознавания. Для нашего случая мы ниже будем иметь еще очень много поводов разъяснить это подробнее. Пусть поэтому трудность эта не удерживает тебя от того, чтобы согласиться с нашим предположением.
Читатель. Серьезно, у меня совсем нет охоты пускаться в рассмотрение того, что получается, если то, что лишь возможно, станет действительным или невозможное – возможным. А твое предположение систематической связи основных определений нашего сознания кажется мне, во всяком случае, невозможным.
Автор. Я надеюсь устранить твои возражения против возможности моего предположения. Предварительно же выведи со мной только одно-единственное заключение из упомянутого предположения, которое мне крайне необходимо, для того чтобы уничтожить недоразумения другого ряда и устранить их скрытое воздействие на твою душу.
Когда ты воспринимаешь и рассматриваешь отдельную часть этих часов и, согласно хорошо тебе известным законам механики, заключаешь, какие еще части требуются для того, чтобы этому воспринятому тобой отдельному придать все то назначение, всю ту действительность, какие ты в нем усматриваешь, действительно ли ты, когда приходишь к этому заключению, видишь эти части, ощупываешь ли ты их, выступают ли они перед каким-либо из твоих внешних чувств?
Читатель. Отнюдь нет. Сошлюсь на примеры, данные тобой в нашем первом собеседовании: они относятся к моему сознанию не как эта книга, которую я держу в руке, но как представление вчерашнего разговора с моим другом, если отвлечься от того, от чего следует отвлечься. То действительно фактическое в этой операции, то, во что я погружаю свою самость и в чем я теряюсь, – это не наличность этих колес, но мой процесс представления о них, не столько
Книга будет интересна всем, кто неравнодушен к мнению больших учёных о ценности Знания, о путях его расширения и качествах, необходимых первопроходцам науки. Но в первую очередь она адресована старшей школе для обучения искусству мышления на конкретных примерах. Эти примеры представляют собой адаптированные фрагменты из трудов, писем, дневниковых записей, публицистических статей учёных-классиков и учёных нашего времени, подобранные тематически. Прилагаются Словарь и иллюстрированный Указатель имён, с краткими сведениями о характерном в деятельности и личности всех упоминаемых учёных.
Монография посвящена одной из ключевых проблем глобализации – нарастающей этнокультурной фрагментации общества, идущей на фоне системного кризиса современных наций. Для объяснения этого явления предложена концепция этно– и нациогенеза, обосновывающая исторически длительное сосуществование этноса и нации, понимаемых как онтологически различные общности, в которых индивид участвует одновременно. Нация и этнос сосуществуют с момента возникновения ранних государств, отличаются механизмами социогенеза, динамикой развития и связаны с различными для нации и этноса сферами бытия.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Впервые в науке об искусстве предпринимается попытка систематического анализа проблем интерпретации сакрального зодчества. В рамках общей герменевтики архитектуры выделяется иконографический подход и выявляются его основные варианты, представленные именами Й. Зауэра (символика Дома Божия), Э. Маля (архитектура как иероглиф священного), Р. Краутхаймера (собственно – иконография архитектурных архетипов), А. Грабара (архитектура как система семантических полей), Ф.-В. Дайхманна (символизм архитектуры как археологической предметности) и Ст.
Макс Нордау"Вырождение. Современные французы."Имя Макса Нордау (1849—1923) было популярно на Западе и в России в конце прошлого столетия. В главном своем сочинении «Вырождение» он, врач но образованию, ученик Ч. Ломброзо, предпринял оригинальную попытку интерпретации «заката Европы». Нордау возложил ответственность за эпоху декаданса на кумиров своего времени — Ф. Ницше, Л. Толстого, П. Верлена, О. Уайльда, прерафаэлитов и других, давая их творчеству парадоксальную характеристику. И, хотя его концепция подверглась жесткой критике, в каких-то моментах его видение цивилизации оказалось довольно точным.В книгу включены также очерки «Современные французы», где читатель познакомится с галереей литературных портретов, в частности Бальзака, Мишле, Мопассана и других писателей.Эти произведения издаются на русском языке впервые после почти столетнего перерыва.
Юлия Кристева и Филипп Соллерс — экстраординарная пара французских интеллектуалов XX века, объединившая вокруг себя многих знаменитых мыслителей своего времени; их концепции оказали немалое влияние на становление континентальной философии и на формирование современной европейской гуманитарной мысли. В диалогах Кристевой и Соллерса брак предстает как неисчерпаемый ресурс для взаимопомощи и партнерства, а также как поле для интеллектуальных состязаний. Дискуссия между супругами, которая длится вот уже несколько десятилетий, и легла в основу этой книги.
Джона Стюарта Милля смело можно назвать одним из первых феминистов, не побоявшихся заявить Англии XIX века о «легальном подчинении одного пола другому»: в 1869 году за его авторством вышла в свет книга «О подчинении женщины». Однако в создании этого произведения участвовали трое: жена Милля Гарриет Тейлор-Милль, ее дочь Элен Тейлор и сам Джон Стюарт. Гарриет Тейлор-Милль, английская феминистка, писала на социально-философские темы, именно ее идеи легли в основу книги «О подчинении женщины». Однако на обложке указано лишь имя Джона Стюарта.
Бенджамин Франклин – человек невероятного значения в истории Америки. Он был политиком, дипломатом, писателем, изобретателем и единственным отцом-основателем, кто поставил свою подпись под тремя важнейшими документами эпохи: Декларацией независимости США, Конституцией США и Версальским мирным договором 1793 года, завершившим Войну за независимость. Его лицо украшает стодолларовую купюру, и он является автором крылатого выражения «Время – деньги», и он знал, о чем говорит. В своей автобиографии Франклин рассказывает об этапах формирования и становления: о детстве, о начале работы издателем, о войне и невероятном трудолюбии и проницательности, которые позволили ему стать одной из главных фигур эпохи. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
«О любви» Стендаля (1822 г.) – ярчайший трактат классика французской литературы, впервые связавший проявления любви с характером народов и особенностями исторических эпох. Стендаль доказывал, что любовь – не просто чувство, а особая работа с собственным характером. Отказавшись от любых идеалистических объяснений любви, писатель связал ее с чувством стыда как с социальным чувством. Наблюдения Стендаля над причинами зарождения любви стали важны для романной драматургии на протяжении всего XIX века. В данном издании трактат Стендаля дополнен предисловием профессора РГГУ Александра Маркова.