Ящик водки. Том 4 - [4]
Русское в Нью-Йорке — причем речь не про Брайтон-Бич, а шире — особое: и не советское, и не постсоветское, и, уж конечно, не американское. Некоторые исследователи считают русских эмигрантов в Америке отдельным народом. Похоже, так оно и есть. У них свой язык, свои манеры, свои шутки, свои повадки. И даже внешность такая, что их за версту отличаешь. Они похожи на провинциальных зубных техников, которые, будто сговорившись, переоделись в черное. От американцев они взяли некое завидное простодушие и детскую такую назойливость, а от русских — легкую советскую бесцеремонность. Гремучая смесь. При этом у них нет ни страха божьего, как у большинства американцев, ни трогательных пережитков шестидесятничества, какое когда-то было в моде у нас тут. Получилось, что у них отметены все запреты — и западные, и советские. Они соединили в себе недостатки обоих народов, а достоинств не взяли ни у одной стороны. Короче, это такие оборотни, которые с виду вроде почти свои, но по сути — чужие. Причем интересно, что они прекрасно понимают разницу между народами; с русскими они разговаривают одним манером, типа и так сойдет, а с настоящими американцами — по-другому, серьезно, демонстрируя чувство ответственности и делая вид, что политкорректность — это не чистая туфта, а якобы нечто серьезное. Причем они не очень любят, когда русские становятся свидетелями их бесед с американами. Это из той же оперы, что и нелюбовь русских к встречам с земляками на Западе.
Очень смешно было, когда я однажды стал свидетелем серии телефонных бесед. Умирающий с похмелья эмигрант наносил звонки, отменяя встречи. Своим он говорил все как есть — поймут, сами такие, — типа нажрался вчера и сейчас не может встать. А белым американцам рассказывал, что у него острое пищевое отравление. И это было правильно! Приди он на встречу с серьезным белым человеком в похмельном виде, расточая запах кошачьей мочи и глядя на жизнь смертельно усталым взглядом, впечатление о себе испортил бы навсегда. В общем, бывший наш народ понимает, что с кем можно себе позволить, с кем надо церемониться, с кем нет смысла.
Приехав тогда из Нью-Йорка в Пенсильванию, я снова принялся за сбор фактуры для репортажей и книги. Встречался там с людьми. С толстенным этническим итальянцем Ральфом Рогато, начальником местной полиции. Он рассказывал мне о скуке провинциальной жизни, такой беспросветной, что внутрисемейная драка становится событием года. Скуку они там пытаются скрасить юмором. Помню, у одной подчиненной Ральфа, полицейской дамы, стояла на столе табличка: Warning: I got a gun and PMS. Шутка, в которой есть доля шутки. За этой трехбуквенной аббревиатурой скрывается широко там распространенный и всем там понятный термин «предменструальный синдром», который считают не бабской блажью, а важным фактором общественной жизни. Ха-ха.
Посетил я сразу по приезде также и местную газетку Villager — а там тоска почище полицейской. Полторы калеки вымучивают новости из ничего, сочиняют какую-то ерунду о ничего не значащих событиях. Там, к примеру, несколько недель раздували скандал вокруг такого события. На заседании школьного совета один из родителей — этнический итальянец Антидорми — употребил слово mullion. Это итальянское жаргонное слово для melanzana, то бишь баклажана. Когда он применяется для обозначения негров (очень тонкое цветовое наблюдение), это считается оскорбительным. Ну, допустим… Много шума из ничего. Замечу вскользь, что и для русских есть там презрительный термин. Он такой: russky. To есть когда вам в Штатах по-английски скажут, что you are русский — знайте, вас обзывают типа козлом.
Еще я написал там заметку про этнических украинцев, потомков давнишних эмигрантов, еще дореволюционных. Помню поучительную историю про то, как в 1910-х годах один украинский поселенец устроился на какую-то пенсильванскую шахту и его там вскоре завалило насмерть. Семья осталась без средств к существованию и, чтоб не помереть с голоду, вернулась на Западную Украину. Которая вскоре была подвергнута аншлюсу с СССР. И тут же наши комиссары стали склонять эту шахтерскую семью к смене американского гражданства на советское. Кто сменил, те плохо кончили. А кто не поддался уговорам, те уехали в Штаты — по второму заходу. А там за время их отсутствия жизнь несколько изменилась. Американские капиталисты, посмотрев на русский бунт 1917 года, начали себя вести адекватней и перестали морить шахтерских сирот голодом, как-то начали решать социальные вопросы. Они додумались до деятельного покаяния, не дожидаясь, пока их посадят в Лефортово, как некоторых, — что было б реально, докатись наша так называемая Великая Октябрьская революция до Штатов. Глядя на зверства большевиков, американские бизнесмены сочли за лучшее поддержать профсоюзы, учредить страховки и наладить производство дешевых автомобилей для своего пролетариата. Это я про Форда.
Между делом в Москве я в свои приезды писал заметки на русском материале. Про Рустама Хамдамова, практически гениального художника, который сделал мощный фильм «Анна Карамазофф» — его никто не видел иначе как на видео, потому что пленка арестована французами. Писал и про того же Малашенко. Еще про кого-то… А! Про Женю Киселева! Он был очень тогда представительный. Вальяжный. Рассказывал, что любит виски. Особенно single malt. И ему очень приятно было, что он лично провел дегустацию множества сортов, и лучшим ему показался Maccallan — который иностранные спецы независимо от Жени поставили на первое место в рейтинге.
С одной стороны, это книга о судьбе немецких колонистов, проживавших в небольшой деревне Джигинка на Юге России, написанная уроженцем этого села русским немцем Альфредом Кохом и журналистом Ольгой Лапиной. Она о том, как возникали первые немецкие колонии в России при Петре I и Екатерине II, как они интегрировались в российскую культуру, не теряя при этом своей самобытности. О том, как эти люди попали между сталинским молотом и гитлеровской наковальней. Об их стойкости, терпении, бесконечном трудолюбии, о культурных и религиозных традициях.
С начала 90-х гг., когда за реформу экономики России взялась команда Егора Гайдара, прошло уже немало времени, но до сих пор не утихают споры, насколько своевременными и правильными они были. Спас ли Гайдар Россию от голода и гражданской войны или таких рисков не было? Можно ли было подождать с освобождением цен или это была неизбежность? Были ли альтернативы команде Гайдара и ее либеральному курсу? Что на самом деле разрушило Советский Союз? Почему в стране так и не была построена настоящая либеральная экономика и реформы «застряли» на полпути? Что ждет нас в будущем?Эти и другие важные события из истории России обсуждают сами участники реформ 90-х.
Два циничных алкоголика, два бабника, два матерщинника, два лимитчика – хохол и немец – планомерно и упорно глумятся над русским народом, над его историей – древнейшей, новейшей и будущей…Два романтических юноши, два писателя, два москвича, два русских человека – хохол и немец – устроили балаган: отложили дела, сели к компьютерам, зарылись в энциклопедии, разогнали дружков, бросили пить, тридцать три раза поцапались, споря: оставлять мат или ну его; разругались на всю жизнь; помирились – и написали книгу «Ящик водки».Читайте запоем.
Признаться, я уже давно привык к тому, что "во всем виноват Чубайс". Эдакое всенародное пугало, бездушный истукан. Одним словом — "Чубайс на ваши головы!" Оправдываться не собираюсь: я не девушка и не кандидат в депутаты, чтобы всем нравиться. Но все — таки в одном, принципиальнейшем, как мне кажется, вопросе мне бы очень хотелось быть понятым своими соотечественниками. Были ли у меня и моих соратников по приватизации ошибки? Конечно, были, но пусть в нас бросит камень тот, кто, активно участвуя в проведении российских реформ, не делал их.
Одну книжку на двоих пишут самый неформатно-колоритный бизнесмен России Альфред Кох и самый неформатно-колоритный журналист Игорь Свинаренко.Кох был министром и вице-премьером, прославился книжкой про приватизацию — скандал назывался «Дело писателей», потом боями за медиа-активы и прочее, прочее. Игорь Свинаренко служил журналистом на Украине, в России и Америке, возглавлял даже глянцевый журнал «Домовой», издал уйму книг, признавался репортером года и прочее. О времени и о себе, о вчера и сегодня — Альфред Кох и Игорь Свинаренко.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Главный герой — начинающий писатель, угодив в аспирантуру, окунается в сатирически-абсурдную атмосферу современной университетской лаборатории. Роман поднимает актуальную тему имитации науки, обнажает неприглядную правду о жизни молодых ученых и крушении их высоких стремлений. Они вынуждены либо приспосабливаться, либо бороться с тоталитарной системой, меняющей на ходу правила игры. Их мятеж заведомо обречен. Однако эта битва — лишь тень вечного Армагеддона, в котором добро не может не победить.
Знаете ли вы, как звучат мелодии бакинского двора? А где находится край света? Верите ли в Деда Мороза? Не пытались ли войти дважды в одну реку? Ну, признайтесь же: писали письма кумирам? Если это и многое другое вам интересно, книга современной писательницы Ольги Меклер не оставит вас равнодушными. Автор более двадцати лет живет в Израиле, но попрежнему считает, что выразительнее, чем русский язык, человечество ничего так и не создало, поэтому пишет исключительно на нем. Галерея образов и ситуаций, с которыми читателю предстоит познакомиться, создана на основе реальных жизненных историй, поэтому вы будете искренне смеяться и грустить вместе с героями, наверняка узнаете в ком-то из них своих знакомых, а отложив книгу, задумаетесь о жизненных ценностях, душевных качествах, об ответственности за свои поступки.
Книгу, которую вы держите в руках, вполне можно отнести ко многим жанрам. Это и мемуары, причем достаточно редкая их разновидность – с окраины советской страны 70-х годов XX столетия, из столицы Таджикской ССР. С другой стороны, это пронзительные и изящные рассказы о животных – обитателях душанбинского зоопарка, их нравах и судьбах. С третьей – раздумья русского интеллигента, полные трепетного отношения к окружающему нас миру. И наконец – это просто очень интересное и увлекательное чтение, от которого не смогут оторваться ни взрослые, ни дети.
Оксана – серая мышка. На работе все на ней ездят, а личной жизни просто нет. Последней каплей становится жестокий розыгрыш коллег. И Ксюша решает: все, хватит. Пора менять себя и свою жизнь… («Яичница на утюге») Мама с детства внушала Насте, что мужчина в жизни женщины – только временная обуза, а счастливых браков не бывает. Но верить в это девушка не хотела. Она мечтала о семье, любящем муже, о детях. На одном из тренингов Настя создает коллаж, визуализацию «Солнечного свидания». И он начинает работать… («Коллаж желаний») Также в сборник вошли другие рассказы автора.