Ящик Пандоры - [33]

С чувством величайшего облегчения и даже благодарности Подгорному Ванда быстро постелила ему постель на просторном диване в своем кабинете, налила кружку горячего, не очень крепкого чая с лимоном и даже подвигла себя на то, чтобы аккуратно поставить ее на сервировочный столик, который она затем подкатила вплотную к дивану и накрыла белой полотняной салфеткой. Подгорный довольно быстро принял душ, облачился в свой же старый махровый халат, оставленный Вандой со времен их совместного проживания в качестве гостевого, и проникновенно сказал «спасибо». Уже через несколько минут сквозь плотно прикрытую дверь кабинета раздался его зычный храп, перемежающийся громкими жалобными стонами. «Сволочь!» — еще раз с чувством обругала бывшего мужа Ванда, снова вспомнив о внучке убитого старика, которой сейчас действительно требовалась психологическая помощь, в этом Ванда была уверена абсолютно. Ей нужен был именно психолог, а не те «шестерки», которых Подгорный отправил, дабы охранять ее и заниматься организацией похорон.

Откуда взялась в ней такая уверенность, Ванда толком еще не понимала, но ощущения, возникающие вдруг, без видимых на то оснований, были ей хорошо знакомы, и она привыкла доверять им, ибо ни разу еще не была ими обманута.

Она остро чувствовала, как плохо сейчас бедной девочке, и даже корила себя за то, что не заставила Подгорного разыскать ее и привести к ней. Но была и еще какая-то причина, определявшая желание Ванды во что бы то ни стало видеть девочку у себя и говорить с ней. Об этом она и намеревалась поразмышлять теперь, когда все препятствия к тому были устранены: храп и стоны Подгорного ей нисколько не мешали, напротив, создавали ощущение защищенности от помех с его стороны.

Итак, девочка, которую звали Соней, или Софьей Савельевной Ильиной, пришла на работу к Подгорному после окончания Финансовой академии почти год назад — осенью прошлого года. Разумеется, попасть на работу в структуру, подобную структуре Подгорного, просто так, с улицы, даже имея блестящий диплом и наилучшие рекомендации, невозможно. Обитатели башни и им подобные уже давно сбились в кланы и чужаков в свои ряды не пускали: даже на самые неприметные должности, даже в охрану и обслугу, садовниками и дворниками брали своих, ибо у каждой проверенной горничной наверняка была сестра, а у каждой жены босса или его заместителя оказывалась малообразованная и лишенная амбиций племянница-провинциалка или непутевый кузен, вовремя не вышедшие в люди. Так формировался клан. Разумеется, Соню Ильину, ничью сестру, жену или племянницу, гак просто на должность пусть и не ключевую, но все же вполне приличную и — что немаловажно! — дающую перспективы хорошего роста, клан бы не принял.

Но случилось непредвиденное и совершенно на первый взгляд с судьбой Сони не связанное. Подгорный «сорвался с цепи» и пустился во все тяжкие. Имелось в виду, что Виктор Подгорный, попросту не замечавший других женщин, будучи мужем Ванды, по инерции сохраняя эти же принципы, оказавшись в лапках Татьяны, отходил от них постепенно все дальше и дальше, освобождаясь от наваждения Ванды весьма оригинальным способом — при помощи потребления суррогатной Таньки. И час настал: он услыхал вожделенный звон павших оков, полной грудью вдохнул пьянящий воздух свободы и рванулся в хмельной гон загула, словно желая наверстать упущенное. Разумеется, все это бывший муж творил подсознательно, отнюдь не ставя перед собой четкой цели догнать и перегнать Казанову. На данный момент, по его собственному признанию, он поддерживал одновременно несколько постоянных связей, из которых самой серьезной и далеко идущей мог стать роман с несчастной Иришкой. Но контекст «мог стать» употреблен был Вандой не только но причине трагической гибели Иришки. Успешному развитию этого романа уже серьезно угрожало, помимо Танькиной лютой ревности, и нечто другое, гораздо более серьезное, хотя еще и не осознанное самим Подгорным.

Членом Государственной комиссии Финансовой академии Виктор Подгорный стал как-то по случаю, получив лестное предложение, после того как ссудил бывшей альма-матер некую остро необходимую ей сумму. Подумав некоторое время, Подгорный согласился, решив, что на всякий случай это почетное членство может пригодиться. Под «всяким случаем» в тот момент он имел в виду, разумеется, оказание помощи чьим-нибудь отпрыскам, но случай представился в совершенно иной сфере человеческих отношений.

Отсиживая положенное время в составе Государственной комиссии, Подгорный увидел Соню Ильину. Таким оказался случай. А дальше все разворачивалось по хорошо понятной Ванде, но совершенно не осознанной еще самим Подгорным схеме.

Подгорному казалось, что он просто мельком «положил глаз» на миловидную, юную, свежую и, очевидно, наивную выпускницу. Хищные зверята из числа топ-моделей, кино- и теледив, примадонн шоу-бизнеса, сановных дочек и просто модных тусовщиц столичного бомонда уже успели ему изрядно поднадоесть. Дальнейшее было делом техники. Восторженная, не верящая в свою удачу Соня заняла одну из скромных должностей в структуре. А Подгорный, сам не ведая того, погрузился в упоительную игру, которая в людоедских сказках называется: «Я съем тебя напоследок». Он тянул, никак не выдавая своего интереса к юной финансистке, и это было упоительное, сладостное время, ибо именно гак начинаются все мало-мальски серьезные романы. Они лишь поначалу слегка задевают струны самых глубоких и сокровенных чувств, и два человека не замечают друг друга вроде, но с неожиданной радостью вдруг ловится посторонний пока взгляд, и долго волнует душу сказанное вскользь слово. Потом, как опытный и одаренный гитарист, некто касается струн чуть сильнее, и они отзываются глубоким и мелодичным перезвоном, который звучит внутри и заставляет сладко трепетать сердце в предчувствии настоящей любви. Ну а потом гитарист с силой бьет по струнам, рвет их в мощном аккорде, и тогда переворачивается душа, и, оборвавшись, катится куда-то в бездну сердце, и замолкает разум, потому что не может он быть услышан. Вот какой роман затевал сейчас Виктор Подгорный, которому об этом ничего еще не было известно, зато отлично понято и просчитано его бывшей женой.