Ящик Пандоры - [20]

— Я давно замечаю, Анри вы не симпатичны, — немедленно комментировала это происшествие леди Бромлей. — Ну что же вы сидите как столб! Бедный мальчик остался без своего сконса, прожуйте ему еще кусочек немедленно…

Невозможно предположить, чем и когда закончилась бы для Ванды вся эта жизнь, которую гораздо точнее было бы назвать кошмаром, если бы судьба не подарила ей встречу и скорый брак с венским вельможей — богачом и аристократом бароном Фридрихом фон Рудлоффом. Однако это была совсем другая история.

И вот сейчас, глубокой осенней ночью, находясь (Ванда понимала это совершенно четко) в большой, прохладной и так любимой ею спальне их венского особняка, лежа в постели и ощущая присутствие в комнате еще кого-то, впрочем, присутствие, ее не пугающее и даже не тревожащее, она тем не менее ощущала, что бесконечный поток времени все-таки повернул вспять и на самом деле она снова оказалась в ненавистном ей доме леди Бромлей в далекой Англии, и там, в этих отвратительных стенах, она уже не баронесса фон Рудлофф, а снова польская нищенка компаньонка, вынужденная терпеть надругательства выжившей из ума старой девы. К тому же Ванде показалось, что именно в тот момент, когда ей открылось такое странное, волшебное сосуществование двух времен, мест и ситуаций, она что-то говорила невидимому своему собеседнику. Очевидно, это было именно так, потому что из прохладной темноты ее вдруг окликнул глубокий и мягкий голос, призывая к продолжению беседы:

— И что же вы увидели, вернувшись в комнату, где леди пила чай? Не останавливайтесь, Ванда, продолжайте, продолжайте, пожалуйста, вашу историю.

— Леди пила чай? — Ванда очень хотела выполнить просьбу невидимого собеседника, но мысль действительно ускользнула, хотя обрывки ее еще метались в сознании: источающий презрение старческий, дрожащий голос леди Бромлей… чай, чай… затхлый запах крохотной комнаты, которую высокопарно именовали столовой. Там почему-то никогда не проветривали… Да, никогда… Но почему? Леди Розалинда не была противницей свежего воздуха? Ах да, Анри… Боялись простудить древнего Анри… Чай… Действительно, они же пили чай. Даже запах снова вернулся к Ванде оттуда, из далекого прошлого, цветочный запах «Эрл Грэй». Но не только он… Что-то еще, очень неприятное, тошнотворное… Рвотный спазм вдруг сковал ее гортань снова, как и тогда. Ах да, конечно! Анри! Мерзкий Анри! Он специально срыгнул возле ее чашки. Спазм и тогда подступил к ее горлу, и она замерла в ужасе. Но леди Бромлей потребовала, чтобы она пожевала для Анри кусочек сконса. Тогда она не выдержала и, зажав руками рот, выскочила из комнатушки. Да, да, все было именно так. Как она могла забыть этот ужасный, мерзкий случай? Но ведь она вроде бы уже рассказала о нем невидимому собеседнику.

— Да, действительно, после этого… после этого постыдного приступа я вернулась к столу: леди не переносила моего отсутствия…

— Замечательно, пани Ванда. Вы вернулись, аккуратно отворили дверь и… И что? Что открылось вашим глазам?

— О! Дорогой пан, теперь я вспомнила. Это было ужасно. Леди Розалинда… она… она поила Анри из моей чашки. И если бы я этого не заметила, то, вернувшись за стол, долила бы себе еще чаю и стала бы пить из ТОЙ же чашки! Пан понимает меня?!

— Прекрасно понимаю. И что же сделали вы тогда?

— Ничего. — Иезус Мария, как объяснить ему, этому доброму и внимательному человеку, что ничего не могла она сделать тогда. Тогда! Она еще несколько минут стояла у стола, бормотала свои извинения и выслушивала грозную отповедь разгневанной леди. Все это время та прижимала к груди мерзкое слюнявое животное, которое с явным удовольствием лакало чай из ее чашки. Потом… Что было потом? Потом леди устала выражать свое неудовольствие и держать мопса на руках. Чаепитие было закончено. Ванда не посмела даже разбить ту злополучную чашку, хотя ужасно хотела сделать это, и вовсе не потому, что была разгневана или возмущена. Нет, эти чувства тогда были непозволительны ей, жалкой нищей компаньонке. Просто посуды в доме леди Бромлей было не так уж много, а порядок существовал железный. И эта самая дешевенькая и простенькая из всех, к тому же треснутая чашка была закреплена за ней, Вандой, и это значило, что в следующее чаепитие ей придется снова пить из нее, хотя Ванда представляла себе, насколько это будет для нее мучительно. И все же она не посмела разбить проклятую чашку, а только терла и терла ее в полоскательнице, заливаясь тихими бессильными слезами.

— Да, ничего. Вы можете большего и не объяснять мне — и так все понятно. Что вы могли тогда? Бедное, несчастное, одинокое дитя! Но скажите мне, пани Ванда! Теперь скажите, что бы вы сделали тогда, если бы могли? Так, как можете сейчас. Ну, смелее, госпожа баронесса, что бы сделали вы сейчас, ведь история повторяется…

— Сейчас? Вы шутите, мой господин? Как может повториться та история?

— Взгляните туда, в даль комнаты. Разве там не чайный стол леди Бромлей? И ваша чашка у нее в руках, и отвратительный Анри на коленях. Смотрите, пани Ванда, второго раза может вам и не представиться!

Но Ванда вдруг поняла это и сама, и действительно в полумраке своей просторной спальни разглядела она словно живую картинку из прошлого: убогая комнатенка сумасшедшей леди, стол, покрытый белой скатертью, отстиранной и заштопанной многократно ее, Ванды, руками, чайные чашки на нем. И вот она, сама леди Бромлей, трясущейся сухой рукой тянется через стол и… дотягивается-таки до ее недопитой чашки…