Ящик Пандоры - [17]

Еще через какое-то время Ванда снова внимательнее присмотрелась к Таньке, поскольку что-то в ее теперь неброской и довольно привлекательной внешности зацепило профессиональное внимание Ванды, которая никогда не пренебрегала мелочами. Результат Ванду насмешил, но и (в этом она нашла мужество себе признаться, что по плечу не каждому даже сильному человеку) доставил некоторое удовольствие — Танька явно стремилась подражать ей, Ванде, и нельзя было сказать, что вовсе безуспешно.

Лести Ванда сторонилась и бежала как проказы, поскольку знала: слаб человек, сладкий яд может поразить даже самого крепкого и устойчивого, тогда — конец, верное разложение сознания, медленно разъедаемого приторными сахарными ручейками, без которых далее, как без сильнодействующего наркотика, существовать оно уже не может. Позже, когда медовые речушки проложат свои смертоносные русла сквозь всю территорию покоренной уже личности, они просто разорвут ее на мелкие островки и кусочки суши побольше — и перестанет она существовать как прежде: самостоятельная, гордая, независимая и сильная.

Но в Танькином случае была не лесть. Это было просто подражание, которое — да! — приятно пощекотало самолюбие, но, отчетливо рефлексируемое, опасности для личности субъекта, то есть для Ванды, пожалуй, не представляло. Таков был вердикт. И Ванда снова забыла о Таньке.

А потом Таньку пришлось взять на работу. Собственно, личный секретарь Ванде был не нужен. В университете и еще нескольких частных заведениях, где она преподавала, ее обслуживали тамошние технические работники. Личный прием координировала ассистентка из числа дипломированных психологов, оттачивающих свой профессионализм в подмастерьях у признанного мэтра. Книги и статьи свои Ванда набирала на компьютере самостоятельно и вообще терпеть не могла вторжения, пусть и технического, в собственный творческий процесс. Что же касается домашних проблем, то их уже много лет, при всех без исключения мужьях и временных постояльцах Ванды, блестяще решала бывшая ее нянька, женщина неопределенного возраста по имени Малеля. Звали ее, разумеется, совершенно иначе, а именно — Мария, но в первый момент их знакомства Ванда смогла выговорить имя будущей своей домохранительницы только таким замысловатым образом. Так и осталось, теперь, видимо, уже навсегда, — Малеля семьи не имела, замужем не была, в будущем, надо полагать, не собиралась, посему Ванда рассматривала ее как полноправного (постоянного причем!) члена своей семьи и ничего в этом смысле менять не собиралась.

Однако Танька все же стала личным секретарем Ванды, и очень скоро последней показалось, что это довольно полезное, если не сказать — ценное, приобретение. Танька переключила на себя массу мелких вопросов, которые самостоятельная от природы, а более в силу бабушкиного воспитания Ванда всегда решала сама: от записи на прием к зубному врачу до напоминания о том, что легкую седину, мелькнувшую в роскошной золотой шевелюре в том месте, где волосы распадаются на пробор, желательно побыстрее закрасить и, следовательно, нужно выкроить время для визита в парикмахерский салон.

Кроме того, выяснилось, что Танька умеет быть неплохой собеседницей, а точнее — отменной слушательницей. Это было искусство, которым Ванда владела в совершенстве, как одним из серьезных составляющих ее профессионализма, потому в Таньке она его оценила вполне. Оказалось к тому же, что и самой полезно иногда выговориться или по крайней мере изложить свое мнение по поводу проблем, в которых собеседник хоть немного, но соображает, а профессиональные знания и навыки Танька ловила на лету.

В Вандиной жизни это был период, который она определяла как «изгнание Подгорного» — того самого очередного мужа, который теперь понуро сидел напротив, пытаясь взвалить на ее плечи тонны своих нешутейных проблем. Изгнание было процессом не буквальным, но длительным и довольно болезненным для обоих. Они уже некоторое время назад расстались почти добровольно, но каждый в разной степени и в силу разных причин испытывал довольно часто потребность видеть другого. Следовали ночные звонки и длинные — до утра — разговоры «за жизнь»; поездки по ночной Москве; неожиданно бурные ночи в гостиничных номерах или на свободных квартирах приятелей, при наличии совершенно невостребованного собственного жилья; посиделки на прокуренной кухне с коньяком и открытой форточкой и прочая, прочая, прочая… что всегда сопровождает разорванные, но не дозвучавшие до логического аккорда мелодии человеческих чувств. Виктор все еще не хотел верить, но Ванда была неумолима. Она-то знала совершенно точно, что склеенная чашка непригодна к употреблению по прямому назначению, разве что как буфетный антураж. В этот период рядом с ней оказалась Танька и сослужила весьма добрую службу. Дело в том, что бабушка Ванда Болеславовна, при всей своей образованности и критицизме, была все же носительницей привитых с детства пуританских принципов, которые, сама не желая того, частично вложила в подсознание Ванды-младшей. И та, будучи дамой свободной от всяческих предрассудков, если не идти дальше и не цитировать завистников и злопыхателей, тем не менее не могла себе позволить с легкостью прыгать из одной не остывшей еще мужской постели в другую, хотя профессионально даже пропагандировала такую «вопиющую безнравственность». Ну не могла, и все тут. И ничего с этим нельзя было поделать, даже при наличии весьма солидной и по количеству, и по качеству очереди претендентов. Полное одиночество в такие периоды явно противопоказано — об этом Ванда твердила своим клиентам и слушателям тысячи раз, рекомендуя посвятить время общению с подругами и друзьями.