Ящик Пандоры - [19]

На ощупь он налил в стаканчик термоса кофе, который был горячим и крепким.

Едва Вальдорф допил кофе и подумывал, не пора ли ему перекусить, как задняя дверца «Москвича» вдруг распахнулась.

«Кэптэн» вздрогнул, напрягся.

— Это я, Гельмут, — услышал он усталый, немного задыхающийся голос Конрада Жилински. — Расстели коврик, он у тебя под ногами, на сиденье. Боюсь, что сейф оброс мохом, испачкаем мои финские чехлы.

— Поставим в багажник, — предложил оживившийся Вальдорф.

— Не стоит… Инспекторы ГАИ прежде всего лезут в багажник, если машина и водитель покажутся им подозрительными, а на заднее сиденье, как правило, и не смотрят. Вот так… Помоги мне. Подвинем к правому борту, накинем сверху мой плащ. Да, так будет хорошо. Ладно… Теперь надо выбираться отсюда. Хочу до восхода солнца вернуться домой.

Когда они выбрались из карьера, а потом от уреза воды поднялись на высокий берег, миновали Корфовку, Конрад Жилински сказал бывшему шефу.

— Я выполнил долг перед рейхом, Гельмут. Сейф с документами у тебя. Где тебя высадить с ним?

Вальдорф кашлянул, потом еще, отхаркался и остервенело сплюнул за окно. Достал сигареты, закурил.

— Видишь ли, Конрад, — начал он, подбирая слова. — Дело в том, что я не готов пока принять этот сейф. Мне попросту негде спрятать его до отхода теплохода. Поэтому от имени организации, которая направила меня к тебе, прошу еще об одном одолжении, Конрад. Надо укрыть сейф у тебя до отхода «Калининграда»…

— Об этом мы не договаривались, Гельмут, — сказал Жилински-Мордвиненко. — Сейф и его содержимое — давно забытое прошлое. Зачем мне пускать все это в мою теперешнюю жизнь?

— Ты уже впустил его, дорогой камерад, — ласково улыбаясь, сказал гауптштурмфюрер. — И с этим ничего не поделать… У тебя ведь целая усадьба. Что стоит укрыть этот ящик на два-три дня в каком-нибудь сарае? Право, это сущая безделица по сравнению с тем, что ты уже сделал, Конрад.

— Хорошо, — согласился Жилински и придавил ногой педаль газа.

Когда вишневый «Москвич» катился уже среди первых домов пригорода и капитан шхуны «Ассоль» готовился свернуть на дорогу, ведущую к Лаврикам, впереди замаячили две человеческие фигуры.

Один из этих людей вдруг поднял руку.

Жилински хотел прибавить скорость, но Гельмут Вальдорф схватил левой рукой его локоть.

— Останови, Конрад, — сказал он. — Это мои друзья.

XVIII

— Как хочешь, Ириша, а мне пора, — сказал Андрей, поднимаясь с кресла. Они сидели с девушкой у камина и любовались синими огоньками, которыми подергивались рдеющие угли.

— Но дождь ведь не кончился, Андрейка, — возразила Ирина.

— Этот дождь не кончится до утра.

— Так давай и переждем его… Чего проще.

— Мне ведь надо на вахту с утра, необходимо выспаться, — сказал Андрей Балашев. — Не то я такие буду РДО выдавать, что никто на берегу не разберется…

— Я разберусь, — улыбнулась Ира. — А выспаться ты и у нас можешь…

— Как это? — поднял на девушку глаза Андрей.

— Положу тебя на сеновале… У нас большой сарай, отец внизу столярную мастерскую устроил, а на чердаке держит сено, хотя и живности у нас никакой нет. «В детстве, рассказывает, любил спать на сеновале, когда в деревне жил…» Иногда ночует там. Вот и ты переспишь… Будто в деревне.

— Заманчиво, — сказал радист «Мурманца». — Я ведь тоже помню, как ездил мальчишкой к бабушке в село. И на сеновале спал… Но что скажет Никита Авдеевич, застав меня на любимом ложе?

— «Кто валялся на моей постели?» — грубым голосом произнесла Ирина, имитируя медведицу из сказки. — Утомил ты меня своими страхами, Андрейка… Я уже начинаю думать, что ты так и не решишься сказать Никите Авдеевичу о нашем намерении пожениться. Испугаешься…

— Вот еще, — обиделся Балашев. — Сменюсь с вахты — и тут же к вам, с официальным предложением. А когда войду в ранг жениха — чего мне его бояться.

— Старомодный ты парень, Андрей… Но именно такой ты и люб мне, милый десантник. Ладно… Будем считать, что я тебя сегодня уговорила. Расскажи мне ту загадочную историю, о которой упоминал, и поведу тебя укладываться.

— Тогда я выкурю еще одну сигарету, Ира, — сказал Андрей. — История, прямо скажем, жуткая, не советовал бы слушать ее на сон грядущий, да уж если ты просишь…

Спасательный буксир «Мурманец» нес вахту в Лабрадорском море, в районе, где по лицензиям канадского правительства промышляли треску советские траулеры, а также польские рыбаки, восточные и западные немцы, рыболовные корабли Норвегии, Англии, Испании, Португалии и Франции.

— Словом, вся Европа собралась за треской в эти проклятые богом, забитые дрейфующими льдами и гренландскими айсбергами воды, — рассказывал Андрей Балашев. — Рыбы здесь, действительно, много, но вот взять ее среди льдов трудно. А погода там — ни приведи бог… Январь, минус двадцать на палубе, трал смерзается, едва вытащишь его из воды, снежные заряды, штормовой ветер несет брызги, которые тут же замерзают на релингах, планшире, лебедках, палубе… Но рыба ловится, а это главное. Рыбаки уродуются, как карлы, они ведь знают, что пай их растет с каждым днем. Мы-то, спасатели, другой коленкор, у нас оклады плюс коэффициенты, промысел нас не волнует. Наша задача — спасать бедолагу, который напорется на льдину и пробьет себе борт. Выручим кого нито — опять же премия идет… Так и работаем по три — четыре месяца подряд, пока не сменит другой спасатель.