Ясень и яблоня. Книга 1: Ярость ночи - [7]

– Чтобы я мимо не ездил! – догадался Торвард и криво усмехнулся.

– Наверное, так. Говорят, хороший хозяин. Дала за ней приданого две коровы, серебра полмарки и всякого тряпья.

– Ну, пусть живут.

– А ты там у уладов какую-нибудь красавицу нашел? – ревниво спросила Сэла, не одобрявшая легкости, с которой Торвард навек простился со своей величайшей (за последний год) любовью.

– Да была там одна девочка… – Торвард сын Торбранда имел способность находить себе «одну девочку» где угодно. – Хорошенькая такая. Дочь местного одного… Но она вбила себе в голову, что выйдет замуж только за конунга, а я никак не мог ей ответить, когда стану… Ничего себе совпадение! Если бы знать… – Он осекся. – Ну, хочешь вместо Торы? – Торвард шутливо обнял Сэлу, но она видела, что он думает не о любви и не о дочке рыбака Хумре, которую его мать, кюна Хёрдис, посчитала неподходящей подругой для него теперь, когда он сделался конунгом.

В ответ Сэла только покачала головой. Несмотря на свое скромное происхождение, она была существом гордым и независимым, и ей не хотелось стать одной из вереницы Торвардовых подруг, которых через некоторое время снабжали приданым и выдавали замуж.

– Теперь тебе нужна настоящая невеста, – заметила она. – Еще какая-нибудь дочь конунга.

– Да, – отозвался Торвард, но думал вовсе не о девушках.

По привычке он еще пытался шутить и вести себя как обычно, чтобы дружина не видела, как плохо вождю, но по мере того как он осознавал произошедшее, в груди нарастала боль, от которой перехватывало дыхание. В мыслях теснили друг друга два образа: отец и Хельги ярл. Отца он любил и почитал, даже не задумываясь о том времени, когда сам займет его место. Они различались между собой, как бурное пламя и тихий, холодный, но глубокий ручей; Торвард со всеми своими мыслями, чувствами, порывами и побуждениями всегда был на виду, а о мыслях и чувствах его отца не знал и не догадывался ни один человек, не исключая и проницательной кюны Хёрдис. Но Торбранд конунг, будучи человеком очень умным, никогда не пытался обламывать буйный нрав сына и переделывать его по себе: он знал, что в Торварде кипит та же неукротимая сила, что направляла по жизни его мать, и самое лучшее – дать этой силе изливаться беспрепятственно. Торбранд конунг никогда не ограничивал свободы сына искать себе славы в Морском Пути и на островах, спокойно принимал его частые, пылкие и в основном краткосрочные увлечения девушками, охотно уступал наследнику наиболее утомительные обязанности – вроде сбора дани или охоты на «морских конунгов», тревоживших берега. И они жили душа в душу; не будучи властолюбив, Торвард не стремился к престолу конунга, повелевал своей ближней дружиной, которую набирал с четырнадцати лет, а с шестнадцати уже полностью содержал сам, и в свою очередь был предан отцу, ум и опыт которого высоко ценил.

Привыкнув считать отца непобедимым, Торвард сейчас испытывал такое же потрясение, как если бы Мировая Змея, в нарушение всех пророчеств, взяла бы да и сожрала Тора прямо сейчас. Внезапная потеря оглушила его, и сейчас ему казалось, что он непрерывно падает в какую-то гулкую, белую пропасть, в которой нет даже воздуха. Новое положение, новые обязанности и новая ответственность придавили его, весь мир зашатался, так что даже доски палубы под ногами стали казаться какой-то очень ненадежной опорой.

И еще – Хельги ярл. Сын конунга слэттов, с которым они познакомились только этой весной и так понравились друг другу, что даже ходили вместе на Квиттинг. Они расстались друзьями, и Торвард сохранил о Хельги самые теплые и уважительные воспоминания. Не укладывалось в голове, что этот человек, такой невозмутимый, умный, сердечный, мечтательный и истинно благородный, тот, с кем Торвард обменялся клятвой дружбы и взаимной помощи, сделал то, что мог бы сделать злейший враг. Предательства и вероломства в его поступке не было: он и Торбранд конунг встретились на чужой земле и делили добычу, которую каждый намеревался там взять. Один из них должен был пасть от руки другого, и ни победителя, ни побежденного этот поединок не порочил. Но… отец погиб, и никакая дружба с Хельги отныне для Торварда невозможна. И его жизнерадостная душа не могла принять столько бед за один раз.

Когда два корабля подошли к Аскефьорду, уже вечерело, но с Дозорного мыса их увидели, и весь длинный берег осветился огнями. К тому времени, как «Ушастый» и «Единорог» приблизились к Конунгову причалу, почти настала ночь, но на всей широкой площадке под соснами горели сотни факелов в руках, освещая сотни взволнованных лиц. Прибыл новый конунг фьяллей, и Аскефьорд не мог отложить встречу с ним до утра.

Конунговым причалом называлась широкая песчаная площадка в скалах, куда можно было вытащить большой боевой корабль, одна из пяти подобных площадок в длинном Аскефьорде. Сзади ее обрамляли высокие старые сосны, а между ними убегала вверх по склону широкая утоптанная тропа с выпирающими из земли сосновыми корнями, ведущая к Аскегорду, усадьбе конунгов. Народ толпился и на скалах, и под соснами, и на тропе; дети и подростки взобрались на замшелые валуны, в изобилии торчавшие из береговых склонов, как головы исполинских подземных ящеров. Многие поспешили надеть лучшие яркие наряды, и только коротко обрезанные волосы мужчин свидетельствовали о том, что тут не справляется праздник. Даже бергбур из Дымной горы, уродливый горный тролль, наверное, выбрался из пещеры и жался где-нибудь поблизости в тени скалы, сверкая своим единственным глазом и жадно втягивая запахи вывернутыми ноздрями.