Ясень и яблоня. Книга 1: Ярость ночи - [30]

Пелось много песен в честь павших героев, звучало много древних сказаний. Особенно Бергвиду нравилось одно: о древнем герое Вадараде, который победил дракона по имени Угг. Давным-давно, как выпевал витиеватыми стихами сказитель Брисир Умный, жил в пещере дракон, охранявший несметные груды сокровищ. Но однажды некий человек проник в гору и похитил, пока спал дракон, золотую чашу дивной работы. Проснувшись, разъяренный дракон бросился на поиски сокровища и, не найдя вора, стал каждую ночь наведываться к жилищам людей, жечь дома и уносить всех, кто попадется, чтобы сожрать в своей смрадной пещере. Семь долгих лет продолжалось бедствие, разорявшее земли престарелого конунга Хативульва, пока не явился из-за моря молодой герой Вадарад, сын конунга Видухунда, побратима Хативульва. Сперва он подстерег дракона в покоях Хативульва, где и отрубил ему голову. Но на другую ночь, прервав праздничный пир, явилась ужасная драконша, мать Угга, чтобы отомстить за него. Но и с матерью, затащившей его в подземелье, расправился доблестный Вадарад, вынес из пещеры все сокровища драконов, и тогда обрадованный Хативульв подарил ему ту самую золотую чашу и отдал в жены свою дочь, прекрасную Агиламунду. С коими дарами он и отправился назад за море, чтобы править своей землей достойно и счастливо.

Люди слушали песнь, а Бергвид хёвдинг с гордым видом, словно речь шла о его собственных подвигах, внимая и отпивал из серебряного кубка-дракона. Как та золотая чаша, Дракон Памяти вышел на свет, чтобы вызвать к жизни подвиг, о котором веками будут вспоминать с восторгом… Сперва дракон-сын, а потом драконша-мать, Торвард конунг и его мать-ведьма, кюна Хёрдис, падут от руки героя… И наградой ему будут честь и вечная слава…

Округа Фрейреслаг теперь полностью была на его стороне, но только ее войска не хватало для войны с фьялленландскими драконами. Через несколько дней, велев людям готовить снаряжение, корабли и припасы к первым летним дням, Бергвид хёвдинг со всем своим хирдом выехал на восток – туда, где думал найти себе новых союзников.

Год клонился к закату, в землях Морского Пути готовились к пирам Середины Зимы. На островах их называли праздником Возрождения Солнца. Приближались Пять Безымянных Дней, страшное Время Вне Времени – последние дни перед зимним солнцеворотом, после чего возрожденное солнце снова начинает набирать силу.

– Поглядим, как наша новая фрия справится с этими праздниками! – во всеуслышанье рассуждал в Северном Покое, покое воинов, Ниамор сын Брана. – Поглядим, как у нее хватит сил справиться с Безымянными Днями и не допустить к нам сюда всякой мертвой дряни – одной!

При фрие Эрхине-старшей Ниамор занимал исключительно почетное положение. Издавна фрие принадлежало право выбирать военного вождя, который от ее имени будет водить в бой дружины острова Туаль. И тот, кого она считала достойнейшим, обычно и бывал отцом ее детей. Конечно, не во все времена мнение фрии совпадало с мнением дружины, особенно если фрия, как сейчас, была молода и красива, а самый прославленный воин – стар и похож на кряжистый дуб с обломанными ветками. Певцы острова Туаль знали множество печальных и трогательных сказаний о соперничестве двух воинов, молодого и старого, в борьбе за любовь прекрасной девы. У всех этих песен был плохой конец, но от этого туалы любили их не меньше.

Но в конце концов каждый военный вождь погибает в битве или бывает побежден более молодым соперником – неудивительно, что каждая фрия переживает их несколько. У Эрхины-старшей их насчитывалось трое. От каждого из первых двоих она родила по одному сыну. Старший из них, по имени Эрх, стал со временем отцом Эрхины-младшей. Второй, Тальмарх, тоже произвел на свет дочь, которую звали Дер Грейне. Сейчас это была семнадцатилетняя девица, красивая и гибкая, с шелковистыми светлыми волосами серебристого отлива, ходившая всегда неслышно и редко подававшая голос. Эрхина не любила свою сестру, видя в ней соперницу.

Ниамор сын Брана был третьим. Со смертью Эрхины Старшей он «овдовел» и на ее погребальное ложе возложил свой голубой пояс, почетный знак брака с Богиней. Но отступать с почетного места он не собирался: крепкий, полный сил и привыкший главенствовать, Ниамор не видел причин, почему бы ему не получить другой такой же пояс из рук новой, молодой Эрхины.

– А если какой-нибудь щенок затявкает, то я ему шею сверну вот этими руками! – громогласно рассуждал он за столом в Покое Воинов и делал такие движения, будто сворачивает чью-то тоненькую и жалкую шейку. – Я – Медведь Широкого Леса, и кости врагов трещат в моих лапах!

Эрхина старалась не обращать внимания на этот шум. Ниамор, с его морщинистым красным лицом, медвежьей фигурой и такими же повадками, а главное, с его самовлюбленностью, с его привычкой распоряжаться и скорее требовать восхищения и преданности, чем выражать их, нимало ей не нравился и понравиться никак не мог. Сама будучи ревнивой и честолюбивой, она видела соперника, а значит, злейшего врага в каждом, кто хотел занимать на Туале хоть сколько-нибудь видное место.

Кроме того, она еще хорошо помнила Торварда сына Торбранда, и при воспоминании о его открытом, молодом лице, о восхищенном огне его глаз морщинистая и грубая рожа Ниамора казалась еще отвратительнее. И что он понимает в любви, старый кабан! А конунг фьяллей разбирался в этом тонком деле так хорошо, что в глубине души Эрхина сожалела о краткости их знакомства. Если бы Торвард был туалом, то все прочие искатели почетного звания могли бы отдыхать! Все, что ее беспокоило и смущало при нем, теперь, на расстоянии, забылось, осталось только хорошее, только его безграничное, чистосердечное восхищение, только его пылкая любовь. Он любил ее, любил всей душой в тот краткий день в Саду Богини, и именно любовь, а не просто желание, дышала в каждом его взгляде, в каждом прикосновении рук…