Ярость - [27]

— Ты сам прекрасно знаешь, что всегда легко раздражался. Ведь знаешь, правда? Ты когда-нибудь подсчитывал, сколько раз тебе приходилось звонить людям, чтобы извиниться? Сколько раз ты названивал мне по утрам после того, как вечером после возлияний у тебя вдруг случалась очередная вспышка гнева? Да можно издать целое собрание извинений Малика Соланки. Получится отличная книга — малость занудная, но с восхитительными комедийными эпизодами.

Несколько лет назад супруги Соланка отдыхали в коттедже Райнхарта в Спрингсе с ним и его очередной «обслугой». (Эта хрупкая красавица южанка была родом из Лукаут-Маунтин, горного массива в Теннесси, где в годы Гражданской войны разыгралась «Битва над облаками», легендарное сражение при Чаттануге. Она один в один походила на мультяшную секс-бомбу Бетти Буп. Райнхарт прозвал ее — несмотря на громкие протесты — Роско, в честь единственной ныне живущей знаменитости Лукаут-Маунтин, известного жесткой манерой игры теннисиста Роско Таннера.) Коттедж был маленький, и они старались проводить как можно больше времени за его стенами. Однажды ночью после затянувшейся чисто мужской гулянки в баре Ист-Хэмптона Соланка настоял, что сам поведет машину в жуткий ливень. За сим последовал ужас, лишающий дара речи. Когда же Райнхарт сказал ему, мягко, насколько был способен: «Малик, вообще-то в Америке мы ездим по противоположной стороне дороги», Соланка впал в неистовство, разъяренный неуважением к его водительским навыкам, остановил машину и буквально вытолкал Райнхарта вон, заставив идти под проливным дождем до самого дома.

— Одно из лучших твоих извинений прозвучало после того случая, — напомнил Райнхарт, — в особенности если учесть, что наутро ты ничего не помнил о своей выходке.

— Да, — пробормотал Соланка. — Только теперь эти провалы в памяти случаются без всякой выпивки. И взбесить меня могут гораздо более безобидные вещи.

В этот момент толпа на стадионе взвыла, Джек отвлекся, и признание профессора осталось не услышанным.

— И скажу тебе честно, — вернулся Райнхарт к прерванному разговору минутой позже, — ты себе даже не представляешь, с каким усердием твои друзья стараются избегать определенных тем в твоем присутствии. Политика США в Центральной Америке. Или политика США в Юго-Восточной Азии. Да все связанное с США, в принципе, годами было запретной темой. Ты вообразить не можешь, как я был заинтригован твоим внезапным решением переместить свою задницу сюда, в самое логово сатаны.

Да, но плохому никогда не стать хорошим, хотелось возразить задетому за живое Соланке. А эти ублюдки — из-за того, что Америка обладает непомерной властью и чертовой притягательностью, — эти ублюдки там, наверху, выходят сухими из воды, они…

— Ну вот, пожалуйста, началось. — Райнхарт с усмешкой указывал на друга пальцем. — Надулся так, что сейчас лопнешь. Покраснел, потом побагровел, а после почернел весь. Того и гляди, удар хватит. Знаешь, как мы между собой это называем? Соланковать. Китайский синдром Малика. Ты так распаляешься, что у тебя мозг вскипает на глазах. И тебя, право слово, ничуть не колышет, что это я, а не ты — тот самый чувак, который до них добрался и всю грязь про них раскопал. И ты, мил дружок, еще смеешь мне рот затыкать, потому, видишь ли, что я сам американец, а значит, несу ответственность «за все черные дела, которые они творят и от моего, как бы, имени».

Нет дурака хуже, чем старый дурак, смиренно сказал себе Соланка. Ничем он не отличается от Возлюбленного Али. Разница небольшая и чисто внешняя — в лексиконе и образованности. Нет, он даже хуже Али, потому что тот всего лишь мальчик, первый день вышедший на новую работу, а он, Малик Соланка, становится чем-то отвратительным и, по всей вероятности, неуправляемым. А горькая ирония заключена в том, что издавна присущая ему агрессивность, не принимаемая всерьез несдержанность мешает даже друзьям заметить страшную перемену, происшедшую в самом характере этого свойства. На сей раз волк действительно совсем близко, но никто, даже Джек, не желает прислушиваться к крикам о помощи бедного Соланки. Во время просмотра футбольного матча тот не без удовольствия подвел черту под разговором следующими словами:

— Ты вообще бываешь не в себе, когда раздражен. Вспомни, как звали того парня, для которого ты навсегда закрыл двери своего дома, когда тот переврал стихи Филипа Ларкина? Поздравляю, друг, ты уже на соседей набрасываешься. Это тянет на первую полосу.

Мог ли после этого Малик Соланка признаться своему жизнерадостному другу в желании убежать от себя самого, в своей надежде быть поглощенным Америкой, этим великим пожирателем? Мог ли покаяться: я — нож во тьме, я — угроза для тех, кого люблю?

У Соланки невыносимо зудели руки. Казалось, собственная кожа восстает против него — та самая кожа, младенческая гладкость которой неизменно вызывала у женщин восхищение и шутливые упреки в том, что он бездельник и неженка, вдруг покрылась болезненной сыпью, проступившей на лбу и — самое неприятное — на обеих руках. Кожа краснела, сморщивалась и трескалась. Однако он до сих пор не обратился к дерматологу. Перед тем как спешно покинуть Элеанор, мучающуюся из-за экземы всю жизнь, он перерыл ее аптечку и забрал оттуда две упаковки гидрокортизоновой мази. В ближайшей аптеке он приобрел две огромные бутыли самого мощного увлажняющего средства и предписал себе втирать его в кожу несколько раз в день. Профессор Соланка был невысокого мнения о врачах, а потому лечил себя сам и — чесался.