Ярость орла - [38]

– Итак, центурион, сколько пленных мы взяли?

– Двести пятьдесят, господин. Хотя многие из них ранены и, скорее всего, не выживут.

Значит, этот легионер с поперечным гребнем на шлеме тоже центурион, командует сотней воинов. Они явно не считали, что кто-то из нас понимает их речь. Старший продолжал:

– Ну и ладно, туда им и дорога. А этих присоедини к остальным, и пусть их отправят на юг.

Центурион покачал головой:

– Надо бы нескольких распять на крестах – в назидание остальным.

Его начальник выразил явное неудовольствие, за что я был ему благодарен. Этот старший начальник с бледной кожей и начинающим выпирать животом лишь качнул головой и помотал отвисшей на шее кожей:

– Нет-нет, центурион.

Он смотрел прямо на легионера, чье худое, все в шрамах лицо резко контрастировало с пухлой физиономией его командира, который теперь помахивал пальцем перед лицом своего подчиненного.

– Видишь ли, ты просто не понимаешь ситуацию. Надо смотреть шире.

– Шире, господин?

– Ну, да, центурион. Ты сколько лет в легионах?

– Двадцать, мой господин.

– И вот, видишь ли, двадцать лет ты рубил всяких варваров и прочих своим мечом, и это несколько сузило твой кругозор. Я же, с другой стороны, несу ответственность и перед самим собой, и перед Римом. У меня имеются обширные поместья в Южной Италии; и в этих поместьях нужно кому-то работать, чтобы они приносили прибыль. И кто же будет работать в моих поместьях? Они же не могут сами себя обрабатывать, не так ли? – Тут он махнул рукой в нашу сторону. – Рабы, центурион! Рабы – вот ключ к этой проблеме! Это ценное движимое имущество, которое я намерен с толком использовать на своей земле. Тебе хочется пригвоздить их к крестам, а я хочу, чтобы они принесли мне значительную прибыль, прежде чем расстанутся с жизнью. Я достаточно ясно излагаю?

У центуриона был скучающий и недовольный вид.

– Да, господин, – коротко ответил он.

Пожилой римлянин повернулся к другим членам группы, которые внимательно слушали его короткую лекцию. На вид им всем, казалось, чуть больше двадцати, все чисто выбритые и хорошо одетые. Как я понял, это тоже были какие-то командиры.

– Господа, – сказал начальник, – после такой победы, мне кажется, следует устроить праздничный пир. – Он махнул рукой воину, стоявшему в нескольких шагах от них. Тот подскочил к командиру и замер по стойке «смирно».

– Слушаю, легат.

Так. Значит, этот пожилой тип – легат. Я не имел понятия, что это такое, но он явно был важной шишкой, о чем свидетельствовало то, что он пребывал в центре внимания всех остальных.

– Нынче вечером у нас будет пир. Устрой все в моей палатке.

– Есть, мой господин! – Воин развернулся и двинулся прочь строевым шагом. Легат и вся группа последовали за ним в том же направлении. Легат вдруг щелкнул пальцами и снова обратился к центуриону:

– И покормите их, – он кивнул в сторону нашей группы. – Я вовсе не хочу, чтобы кто-то их них умер еще до того, как их доставят в Италию.

– Есть, господин, – ответил центурион. Легат ушел, а центурион посмотрел ему вслед и злобно оскалился.

– Чем скорее ты уберешься обратно в Рим к своим мальчикам-педикам, тем лучше будет для нас, – эти слова он прямо-таки выплюнул с выражением злости и горечи на лице.

Потом повернулся и посмотрел на нас. Его меч был убран в ножны, а в руке он держал что-то вроде трости, которой слегка постукивал себя по бедру. Он неспешно подошел к нам и остановился прямо напротив меня. Мы все по-прежнему сидели на земле и смотрели на центуриона. Когда я поднял на него взгляд, он подцепил мне челюсть своей тростью.

– Ты, длинноволосый ублюдок! Если бы все было так, как я хочу, ты и твои приятели-бандиты уже висели бы на крестах, приколоченные к ним гвоздями. Вот такое наказание для тех, кто убивает римлян, там, откуда я родом. Но эта бочка сала, которая командует нашим легионом, решила, что вы отправитесь в небольшое путешествие, – он отвел свою трость в сторону и ударил меня ею по лицу. Удар был жестокий, меня словно ужалило, и я упал на спину. Гафарн сделал движение, намереваясь вскочить и броситься на римлянина, но я удержал его.

– А это кто еще такой? – спросил римлянин, глядя на Гафарна. – Твой любовник?

Он плюнул в меня, потом опустился на корточки, так что его лицо оказалось вровень с моим.

– Отсюда далеко до Италии, и я тебе гарантирую, что весь этот путь будет усеян вашими трупами. Дикари! Вы ведь даже не понимаете, что я вам говорю, не так ли?

Он поднялся на ноги и пошел прочь от нас. Я был полностью деморализован, но старался скрыть свое отчаяние.

– Тебе больно, принц? – спросил Гафарн.

– Нет, – ответил я, ощупывая щеку, которая горела огнем.

– Что он говорил?

– Он недоволен, что не может нас казнить.

– А что они собираются с нами делать?

– Нас отправят в Италию, видимо, на какие-то работы.

– А где это?

– Далеко от Парфии.

Удивительно, но вечером римляне нас накормили. Пища оказалась чем-то вроде густой каши, и я отдал приказ, чтобы все ели как можно больше, поскольку неизвестно, когда нас будут кормить в следующий раз. И еще нам дали более чем достаточно воды, чему я был рад, поскольку не пил с самого раннего утра. После этого римляне швырнули нам несколько ломтей хлеба, засохшего и черствого. И опять я приказал, чтобы все съели столько, сколько влезет. Центурион все ходил вокруг, как волк, изредка награждая кого-нибудь из моих людей пинком, но в целом держался поодаль. Легко было заметить, что он прямо-таки кипит от злости. Позднее, вечером, когда мы готовились хоть как-то отдохнуть, он снова притопал к нам и сел рядом со мной. По какой-то причине он именно меня избрал жертвой своих яростных излияний, и это, надо признать, действовало мне на нервы. Несколько секунд он просто смотрел на меня, и я чувствовал, что Гафарн беспокойно возится рядом, отчего я нервничал еще больше. Я поднялся, сел и попытался помериться с центурионом взглядами, хотя и находился в беспомощном положении, а он имел надо мною полную власть. От него разило пивом.