Ярость - [134]

— Для чего нужен?

— Для того, чтобы нас повести.

Шацкий вздохнул.

— А вам не приходило в голову просто попросить?

— А что бы вы на это ответили?

— Естественно, что в первую очередь бы не согласился, потом начал следствие, разогнал бы всю вашу идиотскую шайку на все четыре стороны, а вас посадил за решетку ради предостережения всех психов со склонностью к самосуду.

— А что вы скажете сейчас?

— Сейчас я попросту не соглашусь, — солгал прокурор.

Эдмунд Фальк обошел выдвинутую из стенки полку с трупом, подошел поближе и встал напротив Шацкого.

— Давайте уже покончим с неприятной частью, хорошо? — неспешно произнес он. — Понятное дело, все то, что случилось ночью со среды на четверг мы записали со всеми подробностями. Эта запись — не орудие шантажа, но страховой полис. Мы не собираемся ею пользоваться, но если почувствуем угрозу, тут же поменяем свое мнение. Наверняка сейчас вы считаете, что все это до задницы, поскольку и так через несколько минут собираетесь признаться в содеянном. Но человек не живет в вакууме. Если все случившееся станет известным, это выжжет неизгладимое пятно на всех близких вам людях. Мне бы хотелось, чтобы вы об этом помнили, но одновременно обдумали мое предложение и согласились на него из моральных соображений.

— Сказал шантажист, — фыркнул Шацкий.

— Двадцать лет вы стоите на стороне закона, — Фальк продолжал, предыдущие слова его никак не обескуражили. — Длинный перечень побед замечательно выглядит на бумаге. Но нам известно, чего на этой бумаге нет. Дел, настолько слабых в плане доказательств, что вы их даже не возбуждали. Либо же возбудили и тут же прикрыли. Преступников, сбежавших через дыру в законодательстве. Некомпетентных коллег, по причине которых мы стали наиболее презираемым учреждением в Польше, которые своими ошибками и бездействием мало того, что не исправили мир, но еще сделали его еще худшим. А прежде всего, в этом списке нет вашего огромного сожаления относительно того, что вы собирались сражаться за лучшее завтра, тем временем, вы лишь вытираете разлитое молоко.

Шацкий глядел на истекающего красноречием асессора. Его лицо ничего не выражало.

— Можно остановить зло. Прервать цепь насилия. Спасти не только одно-единственное семейство, но и бесчисленные семьи в будущем. Сделать так, чтобы вместо того, чтобы повторять патологии, люди выстраивали добрые связи с хорошими детьми. Чтобы они не становились возбуждающими ужас отцами, начальниками или водителями. Чтобы они строили хорошее общество. А в хорошем и добром обществе зла меньше. Это так же, как и с городами. В паршивом квартале все разрисовывают стены и ссут по подъездам. Но если неожиданно там будет возведен красивый дом, то несколько дворов в каждую сторону делаются чище. Семьи тоже подчиняются подобному принципу.

Шацкий соскочил со стола для вскрытий. Он скривился, когда мокрые носки громко хлюпнули.

— Вы слишком умны, чтобы верить в то, что говорите. Подобного рода эксперимент просто обязан выйти из-под контроля. Сегодня вы бьете морды плохим мужьям, завтра же праведность вас опьянит настолько, что вы начнете исправлять берущих взятки политиков, нарушающих правила дорожного движения водителей и прогуливающих уроки учащихся. А потом придет некто, кто скажет, что мягкие средства не приносят никакого результата, что следует бить сильнее и грубее. Потом некто, которому уже станет хватать анонимных доносов, со строгой миной начнет утверждать, что нельзя сделать омлет, не разбив нескольких яицю И так далее… Вы что, и вправду этого не видите?

Фальк подошел к Виктории Сендровской, которая даже после смерти и вскрытия оставалась красивой. Настоящая Спящая Красавица.

— Только лишь и исключительно двести седьмая. Ничего более. Никогда. Только одна разновидность преступлений, только один этот параграф. Узкая специализация.

— Но вы же желали заняться преступными группировками, — не смог отказать себе в издевке Шацкий.

— Я лгал. Как это и ни неприятно, но я заявляю, что мои коллеги по высшему учебному заведению — это дебилы, которых возбуждает мысль про ОП. Долгие, кропотливые и, как правило, бесплодные следствия, цель которых заключается в наказании одного российского мафиози за то, что он оказал миру услугу, пришив в лесу другого гангстера. Жалко времени.

Шацкий снова скривился.

— Вечно мне мешало то, что прокуратура вступает в игру только тогда, когда молоко уже разлилось. Ну, вы же понимаете, о чем я говорю? Определенным образом гонка за преступниками — это наиболее горькая из профессий. Кого-то обидели, избили, изнасиловали или даже убили. Как правило, ему до лампочки, схватят виновного или нет. Зло уже было проявлено и нанесено. Мы не можем повернуть этот процесс во времени. Но имеется один вид преступлений, когда мы можем действовать превентивно. Наказать виноватого, изолировать его от уже имеющихся и потенциальных жертв, освободить кого-то от опасности. Мы можем остановить насилие, пока не случится что-то неотвратимое. Мы можем прервать наследие зла. — Фальк замолчал, как бы подыскивая подходящие слова. — Двести седьмая, это единственный фрагмент законодательства, когда мы по-настоящему можем изменить мир к лучшему, а не только лишь стереть тряпкой кровь с пола и притворяться, будто бы ничего не произошло. Заниматься этим — это логичный выбор. И меня и вправду удивляет, когда кто-то желает заниматься другими вещами.