Ярость Белого Волка - [12]

Зубов вдруг снова себя почувствовал глашатаем. Подбородок вскинулся, пальцы сжались в кулаки. Он даже привстал, насколько ему позволял ошейник. И несмотря на то, что начал с одного, а закончил совсем другим, ощущал себя полным господином и единственным носителем правды. Припав к окну, смотрел на сидящего на коле запорожца и бормотал что-то совсем еле связное. Только по отдельным обрывкам можно было понять, что он пытается к чему-то призвать мертвого человека. Он даже не услышал, как стражник, просунув бородатое лицо в приоткрытую дверь, пробасил:

– Ну, полюбилися – и буде!

Не заметил Зубов, как вышла Настя, ловя краем платка катившиеся по щекам слезы. Не заметил, как уехал по другую сторону тьмы месяц, погоняя ворона. Не заметил, как кончилась ночь и пришло утро.

То ли сон, то ли забытье, то ли оцепенение всего естества – души и разума. Когда дверь темницы заскрипела и в темное спертое пространство ворвался свежий воздух, а следом поток осеннего, золотого света, он даже не понял поначалу, сон это или уже потусторонняя явь.

В проеме стоял Никон Олексьевич, сухой, долгий и, как всегда, сильно ссутуленный.

Зубов знал дьяка, не раз доводилось быть рядом. Оттого вначале и подумал, что уже находится где-где, но только не в земной жизни.

– Ну что, Иван Демьяныч, как жить дале будем? – Никон шагнул в темницу. – Ох и сперто тут у тебя. И девку не позовешь. Оскоромишься. – Дьяк говорил в своей обычной, чуть занудноватой манере.

Ванька помотал головой, пытаясь стряхнуть наваждение. Потянулся к кадке. Плеснул на лицо несколько пригоршней ледяной воды.

– Да как, Никон Саввич! На кол посадишь?

– На такую мразь, Ванька, как ты, и кола жалко будет, – бесстрастно ответил Никон, слегка поморщившись от скучного вопроса.

– Отдаюсь в руки твои, почтенный дьяк и судья всех судей! – Зубов своим звериным нутром почуял, что дьяк пришел не казнить, а о чем-то договариваться. По вопросам плахи такие люди сами лично не ходят.

– А ну потише тут со своим почтением! Ты не перед Сигизмудом роли исполняешь. Поляки твои вчерась хорошо получили по зубам. – Никон присел на вовремя подставленный стражником табурет.

– Слышал шум ратный со стороны Копытецкой, – кивнул Ванька.

– Да. Теперь тела двух сотен драгун, если король не заберет, то нам хоронить придется. Еще сотня раненых и пленных.

«…Зачем он со мною об этом? Кто я такой для него?…» Зубов очень хотел поднять глаза на Никона, но боялся люто.

– Мучаешься? Не знаешь, зачем пришел Никон? – Дьяк потер больную поясницу.

Ванька быстро затряс головой в ответ, одновременно пытаясь придержать рукой ходившую ходуном челюсть.

– А вот пришел полюбоваться, как тебя на кол сажать будут. – Никон вдруг весело хлопнул ладонями по острым коленям. – А, Ванька? – И сухо рассмеялся, щерясь, показывая остатки зубов.

– Весь в твоей власти, почтенный Никон Саввич! – Но Зубов уже чуял, что казнить его не собираются.

– Верно, – словно читая его мысли, проговорил дьяк. – Зараз поговорю. А потом уже решать буду.

Повисла долгая пауза. Слышно было, как паук скрипит паутиной под потолком.

– Не томи, отче! – взмолился Зубов.

Олексьевич откашлялся в желтый кулак. Поскреб каблуком земляной пол, словно еще раз все взвешивая.

– Ну вот что. Языком ты красиво молотить умеешь. Через это вреда много и ущерба разного нам причинил. Но хочу дать тебе одну соломинку. А уж выплывешь али нет, зависит от того, как стараться будешь.

Ванька снова, как в судороге, затряс головой.

– Ну то-то, Иван Демьяныч. Слышал ты али нет, что у поляков сила нечистая завелась?

– Навроде как волк небывалый!

– Да не стучи ты так зубами. Не раздражай. Противу нас хорошо ты повыступал. А теперь я хочу, чтобы такоже и перед поляками. Они-то ж ведь из плоти и крови. И ничего в них особенного нет, а значит, и боятся, как все. Ежли бы ты речами своими так сделал, чтобы и они расшатались да поразбрелися от Сигизмунда. Чуешь, куда я?

– Чую.

– Во-во. А тут и волк еще какой-то. Все как нельзя кстати. Все противу них поднялись. Даже сила нечистая проснулась. Хочу, чтобы слова твои были для них, что кол осиновый, что пуля литая, что плеть казацкая. Но коли опять предашь, гляди. Девка-то твоя у меня останется, – Никон кивнул на проткнутого колом запорожца. – Ей тама сидеть придется!

– Да что ты, батюшка! – Ванька перекрестился.

– Вот те и батюшка! Ну так как? На кол или к полякам?

– К полякам, отец Никон.

– Ну добре.

– Только ведь какое дело, батюшка, они ведь знают, что я в темнице. А мне бы нужно через их посты как-то. Тут ведь работа тоже непростая – знать нужно, куда идти и с кого начинать. Как и везде, есть шибко верные, а есть сумлевающиеся и нестойкие. Вот к последним мне и нужно пробраться. А их еще поискать.

– Ну, сказочку мы тебе сообразим. – Дьяк прищурился. – Через посты проведем. И даже сумлевающихся подскажем.

Глава 5

– …В начале света благоволил Бог выдвинуть землю, – словно откуда-то из вечернего тумана прозвучал голос деда Ульяна.

Оладша перевернулся на другой бок, кутаясь с головой в овчину:

– Давай, дед, дальше.

– Я тебе только и делаю, что даю. Спи давай ужо.

Позвал Бог черта, велел ему нырнуть в бездну водяную, чтобы достать оттуда горсть земли и принесть ему. Ладно, думает сатана, я сама сделаю таку же землю! Он нырнул, достал в руку земли и набил ею свой рот. Принес Богу и отдает, а сам не произносит ни слова… Господь куда ни бросит землю – она вдруг является такая ровная-ровная, что на одном конце станешь – то на другом все видно, что делается на земле. Сатана смотрит… хотел что-то сказать и поперхнулся. Бог спросил: чего он хочет? Черт закашлялся и побежал от испугу. Тогда гром и молния поражали бегущего сатану, и он где приляжет – там выдвинуться пригорки и горки, где кашлянет – там гора вырастет, где привскачет – там поднебесная гора высунется. И так бегая по всей земле, он изрыл ее: наделал пригорков, горок и превысоких гор. И ударил Господь молотком, и создал Свое воинство, и пошла между ними великая война. Поначалу одолевала было рать сатаны, но под конец взяла верх сила небесная. И сверзил Михайла-архангел с небеси сатанино воинство, и попадало оно в землю в разные места, отчего и появилися водяные, лешие и домовые.