Ярость ацтека - [43]

Признайтесь, много вы встречали священников, которые занимались бы постановкой пьес, а? Вот то-то и оно!

В числе других гостей были молодой послушник-ацтек, который готовился к принятию духовного сана, и креол, владевший самой большой гасиендой в окрестностях. Ну и еще два священника, тоже креолы, которые специально приехали из Вальядолида, чтобы обсудить с падре возможность открытия индейских промыслов в своих приходах.

Послушник, Диего Райю, был общительным молодым человеком с проницательным взглядом и славной улыбкой. Он рассказал мне, что уже прошел подготовку для принятия духовного сана и теперь ожидает решения церковных властей: священники-индейцы были редкостью у нас в колонии.

Дон Роберто Айала, владелец гасиенды, поглядывал на Марину и молодого послушника с таким презрением, что было очевидно: сам он подпустил бы их к своему обеденному столу разве что с подносами.

Вскоре один из гостей-священников заметил, что дом падре следует назвать Francia Chiquita, или Маленькая Франция, подразумевая под этим, что именно Франция является для всего мира маяком в области наук и искусств. После этого разговор перешел на литературу с философией, и у меня создалось впечатление, что меня окружают одни сплошные Ракель. Исключение составлял, пожалуй, лишь дон Роберто, который пребывал в столь же блаженном невежестве, что и я.

После ужина падре попросил свою подругу-актрису, Марину и послушника разыграть сценку из пьесы «El sí de las niñas» («Когда девушки говорят “да”»), написанную Фернандесом де Моратином. Как я понял, речь там шла о том, что между двумя поколениями – старшим, закосневшим в догмах, и молодым, бунтующим – не существует взаимопонимания.

Сюжет вкратце сводится к следующему: пятидесятидевятилетний богач хочет взять в жены хорошенькую шестнадцатилетнюю девушку. Ситуация осложняется тем, что она, будучи влюблена в некоего молодого человека, даже не подозревает, что он – родной племянник ее престарелого жениха. Да и дядюшка с племянничком тоже оба не ведают, что стали соперниками. Происходит множество различных событий, но заканчивается все счастливо – богатый дядюшка разрешает племяннику жениться на любимой девушке.

В том, что немолодой богатей вознамерился взять в жены девицу, которая годится ему во внучки, я не усмотрел ничего необычного; такое случается сплошь и рядом. Но вот когда он вдруг по доброте душевной взял да и уступил предмет своего вожделения племяннику, это показалось мне столь же фальшивым, как и те рыцарские романы, что не на шутку взбудоражили бедолагу Дон Кихота. В реальном мире старик, будучи при деньгах, преспокойно уложил бы девчонку к себе в постель, а молодого родственничка, чтобы не путался под ногами, спровадил бы куда-нибудь подальше. Желательно на войну, на верную смерть.

Однако, как выяснилось, на этом литературная часть вечера не закончилась: сам падре Идальго прочел отрывок из пьесы Мольера, давно умершего французского автора еще более мертвых французских комедий. Сюжет пьесы «L’École des femmes» («Школа жен»), по словам падре, был взят из испанской истории. Главный герой, некий Арнольф, ученый, всю жизнь корпевший над книгами, надумал жениться. Однако бедняга настолько боится женщин, что и невесту выбирает совершенно не от мира сего.

Пока падре зачитывал сцены с участием Арнольфа и молодой девушки, я, чтобы не уснуть, то и дело прикладывался к бренди. Долгое время Арнольф, безнадежно влюбленный в эту идиотку, пытается романтическим манером затащить ее в постель, при этом неизменно выставляя себя настоящим ослом.

Я призвал на помощь всю свою силу воли, чтобы дослушать до конца. Неужели и впрямь бывают на свете такие глупцы? Эх, спросил бы этот Арнольф меня, уж я бы ему объяснил, как управиться с девицей. Я бы лихо подъехал к ней на Урагане, увез бы красавицу в какое-нибудь тихое местечко, заморочил бы ей голову всякими небылицами и мигом добился бы своего. Женщины любят натиск, а этот мямля только и умел, что сопли распускать.

Из разговора между Мариной и актрисой я понял, что у падре Идальго есть сын от этой актрисы и что он прижил двух дочерей еще и в другом городе. Вообще-то ничего особенного в этом не было: приходской священник – это ведь не монах, запертый в четырех стенах обители. Однако, согласитесь, что все, вместе взятое, делало отца Идальго чрезвычайно примечательной фигурой. Да уж, Долорес был, пожалуй, самым необычным местом, где мне довелось побывать. Здесь процветали строго запрещенные королевскими указами промыслы, на которых вдобавок работали ацтеки! Здесь испанцы относились к пеонам как к равным себе – и по уму, и по положению! Мало того, тут женщинам позволяли рассуждать о высоких материях и высказывать вольнодумные мысли! Священник открыто пригласил на ужин свою любовницу, и они на пару читают вслух французскую пьесу... Он что, собирается дать денег на ее постановку?

Между тем дон Идальго ничем даже не намекнул на то, что мы с ним прежде уже встречались в Гуанахуато, и, признаться, это обстоятельство озадачивало меня больше, чем все остальное происходящее в Долоресе. Почему он не разоблачил меня и не объявил во всеуслышание, что я негодяй и обманщик? Я не сомневался, что падре узнал меня, но вот причина, по которой он хранил молчание, оставалась тайной. А еще больше сбивало меня с толку его очевидное дружелюбие: казалось, будто хозяин проникся ко мне добрыми чувствами.