Ярость ацтека - [32]

Я спросил, как зовут мою благодетельницу, но ацтек ушел, не ответив, так что мне не оставалось ничего другого, как обуться. Сапоги были поношенные, но крепкие и хорошей работы. Индейские мастера вручную мяли дорогую кожу цвета темной корицы, пока она не становилась мягкой, как перчатка. Такие сапоги, очень похожие на те, что отобрали у меня в тюрьме, носили кабальеро. Задремавший было Лизарди встрепенулся и изумленно поинтересовался:

– Где это ты раздобыл?

– Эх ты, cucaracha, жалкий таракашка, – беззлобно отозвался я. – Разве не говорил я тебе, дурню, что Изабелла меня никогда не бросит!

– Неужели она принесла тебе сапоги?

– Ну, положим, принес-то посыльный, но я уверен, что по ее поручению. – Я ткнул товарища локтем. – Удача вновь со мной: сеньора Фортуна опять бросила кости, и на сей раз я выиграл. Скоро я выйду из этой тюрьмы настоящим кабальеро и восстановлю все свои законные права.

– Да ты, amigo, никак повредился умом.

Этот выпад я оставил без внимания: сапоги вернули мне веру в Изабеллу. Откровенно говоря, после того как она меня не только не узнала, но вдобавок еще и огрела зонтиком – что бы я там ни говорил Хосе, – душу мою грыз червячок сомнения. Ну а теперь, слава богу, я получил доказательства ее любви и верности. Правда, женщину в черном я толком не разглядел, но кто еще в этом городе стал бы помогать мне, кроме моей прекрасной, моей несравненной Изабеллы?

Неожиданно мир вновь засиял яркими красками. Я почувствовал себя необычайно сильным: казалось, что все дальнейшие испытания, даже уготованные самим адом, будут мне по плечу. Увы, я был тогда еще человеком неискушенным и даже не подозревал, что когда в Новой Испании говорит вице-король, глухие начинают слышать, а слепые – видеть.

17

– Тебя отправляют в Манилу, – заявил мне нотариус на очередной встрече; это было на следующий день после получения сапог.

Я уставился на собеседника с недоумением, ибо не мог взять в толк, о чем он говорит.

– Куда-куда?

– Надеюсь, ты получил достаточное образование, чтобы знать, где находится Манила. Это столица нашей колонии, которая называется Филиппины.

– Я прекрасно знаю, где находится Манила, – отрезал я, хотя на самом деле имел лишь весьма смутное представление о Филиппинах: кажется, это острова где-то в безбрежном Тихом океане; если не ошибаюсь, они расположены неподалеку от Катая, родины желтокожих chinos. Да, определенно, мне что-то рассказывали о той земле, и вряд ли хорошее, но в памяти это не отложилось. В любом случае известие нотариуса застигло меня врасплох. Я никак не ожидал подобного поворота событий. Итак, меня отправляют в другое место.

– Неужели судьи разобрались в моем деле и поняли, что я ни в чем не виноват? – Именно этот вопрос я и задал чиновнику.

Но тот в ответ лишь поморщился, пряча нос в бутоньерку.

– От тебя одна морока и страшные неприятности. Некоторые считают необходимым допросить тебя перед судом и повесить, другие говорят, что лучше передать в руки инквизиции, подвергнуть пыткам и отправить на костер.

– А разве я совершил какое-то преступление против Бога и церкви? Интересно знать, чем это я не угодил инквизиции?

– Да тем, что ты существуешь. – Нотариус из последних сил старался держать себя в руках. – Чем задавать глупые вопросы, лучше радуйся тому, что вице-король не велел тебя вздернуть, а инквизиторы не сожгут тебя заживо... прежде изувечив на дыбе.

– Но за мной нет никакой вины, – упрямо заявил я.

– Убирайся отсюда немедленно, ты, грязная свинья, пока я лично, своей властью не отдал приказ выпороть, кастрировать и четвертовать тебя.

Проходя мимо Лизарди, который дожидался своей очереди для встречи с нотариусом, я шепнул:

– Меня отправляют в Манилу.

У него отвисла челюсть, и он в ужасе перекрестился.

«Что это с Хосе? – удивился я. – Я вроде бы сообщил ему хорошую новость, а он отреагировал так, будто меня приговорили к auto-da-fé, священному костру инквизиции».

Я вернулся в камеру и лег на свой соломенный матрас. Кстати, мы с Лизарди вновь жили в алькове. Какой-то таинственный благодетель – разумеется, моя верная Изабелла – снова заплатил стражникам, и теперь меня прилично кормили да и обращались со мной вполне сносно. Надо думать, и насчет отправки в Манилу тоже она постаралась. Я не сомневался, что любимая найдет способ встретиться со мной там.

Когда Лизарди вернулся, он был мертвенно-бледен; лицо его осунулось, а глаза потускнели.

– Что случилось?

Он тяжело вздохнул и снова перекрестился:

– Меня тоже отправляют в Манилу.

– И что? Еще совсем недавно нам грозила виселица, а теперь мы спасены. И можем...

– Неужели ты настолько глуп, Хуан? – И он тяжело плюхнулся рядом со мной, закрыв лицо руками.

– А что плохого в Маниле? – спросил я.

– Ссылка туда равносильна смертному приговору.

Я покачал головой.

– ¡Mierda del toro! Бычье дерьмо! Что за ерунду ты говоришь! Манила – это такая же колония, как и Новая Испания...

– Нет, далеко не такая же! Сплошные непроходимые джунгли! Да еще вдобавок дотуда девять или десять тысяч миль по морю. Мало кто способен вынести такое плавание: скованные цепями в битком набитом корабельном трюме, узники вынуждены постоянно барахтаться в воде, отчаянно отбиваясь от крыс. Тех, кто выжил, продают в рабство на тропические плантации, где лихорадка и ядовитые змеи с пауками убивают больше людей, чем даже vomito negro на болотах близ Веракруса. – Хосе лег на свою соломенную подстилку и закрыл глаза. – Помимо всего прочего, там обитают свирепые дикари, которые едят человеческое мясо.