Ярмарка коррупции - [26]

– Будь проклят этот Догмилл, да и Аффорд тоже! Напрасно я ввязался в это дело. Одни заговоры, тайны и интриги. А расплачиваются за все докеры.

Я хотел спросить, о каких заговорах, тайнах и интригах он говорит, но вовремя заметил, что агрессия взяла верх над опьянением. Четверо мужчин, угощавшихся джином, бросились в нашу сторону, как разъяренные быки.

Йейт сразу понял, что пора выбираться. Он распахнул дверь, и мне стало ясно, что разговор придется отложить, так как ничего хорошего снаружи нас не ждало. На улице были десятки, а может, и сотни мужчин, тузивших друг друга и тех, кто попадался им под руку, вышибая двери и сбивая с ног женщин. Один из них взял где-то факел и бросил его в дом напротив. К счастью, тот не долетел до цели и упал на каменные ступени, не причинив вреда никому, кроме другого бунтовщика.

Не успели мы выйти из таверны, как двое мужчин напали на Йейта, и было бы странно, избавив от смерти однажды, снова обречь его на смерть. Мне пришлось вмешаться и нанести мощный удар одному из нападавших. Тот пришелся в висок, и я не без удовлетворения отметил, что мужчина упал. Но на смену первому нападающему бросились сразу двое, и я едва успевал отражать их удары.

Я поднял голову и увидел кирпич, зажатый в чьих-то побелевших от напряжения пальцах и нацеленный мне в голову. Не знаю, как бы я избежал этого определенно смертельного удара, если бы Йейт, отбивавшийся от другого грузчика, не вскинул руку и не заставил нападавшего выронить кирпич. Я свалил это животное одним ударом в лицо и поблагодарил Йейта, на которого теперь смотрел благосклонно. Пусть он с восторгом говорил о муже Мириам, что для меня было худшим оскорблением, но теперь нас связывало братство борьбы.

Я не растерял навыков профессионального бойца и, несмотря на боль в раненой ноге, заставившей меня в свое время уйти с ринга, успешно отбивался от нападавших. В то же время я оглядывался вокруг в поисках выхода для себя и Йейта. Такого выхода я нигде не видел. Нападавшим не было счета. Не успевал я свалить одного, как ему на смену являлся другой. Йейт был молодцом, но, так же как и я, едва отбивался от нападавших.

Я сражался за свою жизнь, но не мог не заметить, что бунт приобрел политический оттенок. Группы докеров под предводительством противника Йейта, Гринбилла, скандировали: «Нет якобитам!», «Нет тори!», «Нет папистам!» Ничего странного, что бунт приобрел характер протеста, – перед выборами-то, – но меня удивило, что все случилось так стремительно.

Однако у меня были более насущные дела, поскольку, несмотря на то, что многие докеры были заняты скандированием и битьем стекол, другие проявляли упрямую приверженность драке, и не драке вообще, а именно с нами. Трудно сказать, как долго продолжался этот бой. Думаю, не менее получаса. Я наносил удары и отражал удары. По моему лицу струились пот и кровь. Но я продолжал драться. Как только казалось, что я отбил все удары, находился новый нападающий. Сначала я старался не выпускать из виду своего компаньона, но потом на это не стало хватать сил. Я едва отбивался от ударов. Однажды я набрался сил и оглянулся узнать, как там дела у докера, и с удивлением обнаружил, что его нет поблизости. Либо ему удалось скрыться, либо толпа нас разделила. Скорее всего второе. Сам не знаю почему, но мысль об этом вселила в меня ужас. Я спас Йейта, а он спас меня. Я чувствовал ответственность за его благополучие. Я переместился, чтобы сменить угол обзора, но его нигде не было видно. Меня охватила паника, словно я потерял ребенка, за которым мне поручили присматривать.

– Йейт! – позвал я, перекрикивая вопли и стук кулаков.

Никто не отозвался.

И вдруг все разом прекратилось. Секунду назад я дрался и звал Йейта, и вдруг наступила тишина, а я махал кулаками в воздухе и кружился в ожидании следующего неизвестного нападающего. Толпа обступила меня кольцом на расстоянии футов пяти. Я чувствовал себя как зверь, попавший в ловушку, на которого смотрели со страхом и опаской. Я тяжело дышал, согнувшись пополам, пытаясь собраться с мужеством и задать вопрос, почему я в центре внимания.

Затем появились два констебля и схватили меня за руки.

Я позволил им это сделать. Я не сопротивлялся. Когда меня арестовывали, я в изнеможении склонился и услышал незнакомый голос:

– Это он. Он самый. Грязный цыган, который убил Уолтера Йейта.

После этого меня увели к мировому судье.

Глава 5

Лондон после того, как сгущаются сумерки, не место для людей слабых, не говоря уже о тех, кто полностью лишен одежды. Но я сбежал из самой ужасающей тюрьмы во всем королевстве, и у меня на ногах были туфли. Если бы не наличие обуви, мое положение было бы столь же плачевно, сколь и унизительно, поскольку я шел на юг, а значит, мой маршрут проходил неподалеку от Флит-дитч. На этих улицах прохожий мог наступить на экскременты, или разлагающийся труп собаки, или какой-нибудь обрубок человеческого тела, выброшенный хирургом. Однако человека, только что сбежавшего из темницы и едва не оставшегося заживо замурованным в узком дымоходе, вряд ли станет тошнить, если он наступит босыми ногами на кучу дерьма или на ампутированную руку, в особенности учитывая, что под ледяным дождем можно отмыться. Что касается моей наготы, то вдобавок к холоду и сырости было еще и темно – наилучшее обстоятельство для побега из тюрьмы, – а кроме того, я не сомневался, что в этом городе, который я так хорошо знал, в темноте можно оставаться невидимым.