Ярчук — собака-духовидец [заметки]
1
Свод этнографических и прочих сведений о ярчуках.
2
Некоторые говорят, будто, если родился один щенок, он начинает видеть на девятый день, если двойня — на десятый и так далее: с прибавлением каждого следующего щенка день их прозрения соответственно отодвигается, и что будто бы сука, рожденная в первом помете, прозревает быстрее. Лучшим щенком помета является тот, который начинает видеть последним, или же тот, кого мать первым отнесет в конуру. Плиний, «Естественная история», VIII, 62.
3
D. Myth., 632.
4
О 3. 1848, V, ст. Харитонова, 24.
5
М. В. Д. 1848, XXII. В некоторых местах уверяют, что собака первого помета от перворожденной суки может видеть духов.
6
Wolf. Beiträge zur Deutschen Mythologie, II, 195 и Grimm. D. Myth. 381.
7
Creuzer. Symbolik. II, 256 след.
8
Bachofen. Gräbersymbolik. P. 113.
9
Creuzer. Symbolik. II, 570.
10
Hermes Trismegistos, nach aegiptischen und orientalischen Ueberlieferungen, dargestell von Dr. R. Pietschmann, 1875.
11
См. Тэйлор, Первобытная культура, II, 163 русс. перевод.
12
Grimm. Deutsche Mythol. р. 632.
13
Hartung. Religion der Römer, II, 181.
14
Афанасьев, Поэтич. воззрения, I, 734.
15
Тэйлор, Первобытная культура, II, 234.
16
Афанасьев, Поэтич. воззрения, I. с.
17
Если хочешь завести ярчуков, то нужно сучку, как ощенится, убить и щенят всех перебить, оставить одну только сучечку, и так аж до девяти поколений, а тогда уже девятая сучечка и принесет ярчуков. Вот ведьма и будет приходить их красть, так нужно спрятать в такой погреб, чтобы в один день был выкопан, и накрыть осиновой бороной, чтоб тоже была в тот день сделана, и набить в борону девять зубцов, а девятый и залить воском. Вот она как придет, и сразу начнет зубья считать: один, два… семь, восемь, а девятого не скажет, потому что воском залит, и опять — один, два… и так аж пока петухи не запоют. И так нужно их прятать, пока не начнут лаять, а тогда уже, как она услышит их голос, будет черт знает где обходить тот двор. Здесь и далее перев. составителей.
18
Ведьма не ходит туда, где есть домовой: он ее сразу уложит. Еще она боится собак-ярчуков; потому-то, как родятся ярчуки щенки, так она их найдет и задушит волосами. Если накроешь осиновой бороной или осиновой щепой, то останутся живы, потому что она этого дерева страшится.
19
Здесь: кол. (Здесь и далее прим. сост.).
20
Поехал я раз в Лиман Узюмского уезда к своему брату в гости. Приехал, посидели чуток, побалакали, а дальше брат и говорит: «Вот, брат, горе у меня: как ты знаешь, есть у меня собака ярчук, такая собака, что и ведьмы ее боятся, и волки: у ней волчьи зубы. Так вот, когда эта сучка ощенится, то ведьма возьмет и ночью задавит щенят. Что мне делать — я и сам не знаю». «А вот что, — говорю я ему, — как будут щенята, то ты мне скажи, так я ее сразу и изведу». «Да нет», — говорит брат. — «Точно, — говорю, — что изведу». Только это мы поговорили, как входит тут со двора его жена и говорит: «А наша ярчучка, муж, ощенилась». — «Ага, — говорю я, — теперь я покажу, как с ней управляться». Дождались мы вечера, взял я голый бич с цепа (Бич — здесь: короткая рабочая часть цепа, соединенная ремнем с рукояткой.), пошел к клуне, сел в такое место, чтоб ее можно было ударить наотмашь, когда она выйдет из клуни. Вот слышу, кричат щенята. Ну, думаю, вот я тебе покажу щенят, проклятая ведьма! Только я это подумал, гляжу — идет из клуни здоровенная белая собака. Я как двинул ей со всего маху наотмашь бичом по морде, так она и с ног свалилась. Тогда взяли мы с братом эту собаку, отволокли в сад и бросили, а рядом с ней положили бич. Утром пошли мы посмотреть на нее — она как исчезла: нету. Потом слышим — у соседа померла баба: ни хворали, ни болела, вечером была здорова, а с утра видят — лежит мертвая.
21
Попросила я, — говорила старуха, — у одной барыни щенка, да и сама не знала, что он ярчук, и если б он вырос, то был бы таким злым, что и близко к двору нашему не подпустил ведьму. Гостила я у дочки две недели, потом пришла домой и спрашиваю у сына: «Кормил ли ты щенка?» А он отвечает: «Нет, сегодня еще, мама, не кормил». Так я узнала, что моя собака уже второй день голодает. Заставила я сына пойти и выпустить из конюшни щенка и дать ему поесть. Только открыл он двери конюшни, как из нее вырвалась такая сильная буря, что так и сбила с ног сына и отбросила его далеко от конюшни. Сын мой сильно испугался, вбежал быстренько в хату да и говорит: «Маменька, а маменька, видели, как меня швырнула буря?» Я скорее пошла туда и бросилась смотреть, где щенок, и что ж? Лежит бедная моя собачка, разорванная на мелкие кусочки. Тогда я и уверилась, что буря — это была ведьма. Про этот слушай я рассказывала многим людям, которые мне говорили, что ведьма здорово не любит того ярчука, так что она всякими способами старается его истребить. Для того, чтоб ведьма не истребила его, нужно его держать в погребе под осиновой бороной.
22
Приведено в переводе.
23
Пояс или шнур, которым стягивают штаны либо шаровары.
24
Текст приведен в переводе.
25
У ярчука в пасти как дегтем намазано, черно. Их потому нет, что как сука выплодит, ведьма узнает и сейчас ярчука и задавит. А есть такие люди, что могут узнать ярчука; тогда они его в погреб прячут и закрывают осиновой бороной зубьями кверху; тогда они и вырастают, потому как ведьма из-за той бороны в погреб не пойдет, ведь ежели пойдет, то там и останется, не выйдет. А суки из тысяч одна приносит, ярчука рожает первого и только самца. И как его вырастят, то в село то зверь уже не идет и ведьмы боятся.
26
Кошарами называются в Малороссии низкие и длинные сараи, где ночуют и зимуют овцы (Прим. авт.).
27
В степях хутором называют всякое жилье, состоящее из одной или двух изб, не более (Здесь и далее прим. авт.).
28
Особенного рода длинная палка с крюком на конце, употребляемая гуртовщиками для ловли овец.
29
Свирель.
30
Лайте.
31
Семь лет тому назад, был у нас пастух Омельян. Славный был малый, смирный, тихий, только из рук вон ленив. Бывало, в воскресенье, иногда, соберемся в церковь, дойдем до Вострого Кургана; вот он и ляжет. Не пойду, говорит, далеко, я и тут помолюсь; и что ему ни говори, как ни упрашивай, молчит себе, как будто у него полон рот воды, да только сопит.
32
Уж не знаю, от того ли, что в церковь не ходил или от другой причины, только приключилась с ним такая беда, от которой да помилует Бог и врага: каким-то случаем вскочил ему в глотку черт!!
33
Ну, когда вскочил в горло, так и начал мучить Омелько. Бывало, ни с того, ни с сего, ударит его об землю, да и начнет ломать, так что у несчастного пена выступит из рта и он совсем осовеет. Сначала не поняли настоящей причины его болезни и стали лечить: возили в Юдину, к шептухе, в город к лекарю — никакой пользы, еще хуже стало: бывало, в месяц только раз потреплет его, а потом так разлютовался, что стал мучить его по два и по три раза, да еще так сильно, что бедняга лежит целый день, как мертвый. Вот старые люди и начали советовать, чтобы повезти его еще в Котки, до знахарки. Как скоро его к ней привезли, так она в ту же минуту угадала, в чем дело: старушка была очень разумна и знающа. «Нет! — говорит, — тут человек ничего не пособит; нечистая сила забралась ему в утробу — нужно Бога молить». Начали отчитывать, служили молебны, акафисты — не помогает! все хуже и хуже. Вот старые люди снова начади советовать свозить его в Киев, и совсем было уже собрались, как видит нечистый, что ему приходит плохо — сюда-туда, круть-верть! проклятый знает, что в Киеве ему не сдобровать; нечего делать! взял, да сразу и задавил Емельку.
Дней через пять после Петрова Дня, утром, подъехал к нашей отаре приказчик Прокофий. Позвал меня, да и говорит: «Знаешь ли, Фома? Емелька наш умер!» — «Если умер, — отвечаю, — то да помилует его Бог на том свете!» — «Так вот зачем я к тебе заехал, — продолжал Прокофий. — Сегодня стадо перегнали на колодежную, и в хате, где лежит Емелька, осталась одна Акулина; так чтоб ей не страшно было одной, отправься в хутор помочь девке постеречь покойника, а завтра пришлю гроб и все, что нужно для поминок».
Еще солнце высоко стояло, когда я, простясь с товарищами, поплелся в хутор, за мной и Кудла увязалась. Тогда еще не знали, что она ярчук; заметно было только, что и не простая, потому что, как бывало зарычит на какую-нибудь собаку, то она так и брякнется на землю и дух притаит, а бывало, завоют волки, только залает, сейчас и замолкнут, а на низком месте никогда не ложилась, все или на курган, или на байбаковой насыпи, а зубы такие были острые и большие, как у волка.
Солнышко уже садилось, когда я пришел в хутор. Акулина стояла поодаль от хаты и очень обрадовалась, когда меня увидела. «Слава Богу, — говорит, — что пришел, а на меня такой страх напал, что хотела было уйти». — «Глупая, — говорю, — чего же ты испугалась?» — «Как чего?! разве не знаешь, что нечистая сила в нем сидит; того и гляди, что ночью еще встанет». — «Вот что! — говорю. — Емельку и живого, бывало, не скоро поднимешь, когда ляжет, а она захотела, чтобы мертвый встал». — «Так, — говорит, — не своею силою, а нечистый его поднимет. Посмотри, какой лежит: страшно и взглянуть».
Вошел я в хату, смотрю: в самом деле Емелька такой страшный. Вся рожа посинела, голову ему как-то к затылку потянуло, рот скривило, так что аж зубы оскалил. И мне что-то страшно стало. Когда совсем смерклось, сняли с подоконника страстную свечу, воткнули в бутылку и зажгли, а Акулина моя дрожит, как будто лихорадка ее бьет. Управившись, вышли из хаты, а дверей не притворили. Девка села себе на завалине, а я лег около порога. Побалагурили немного, смолкли, и я начал дремать; только слышу, что-то стукнуло в хате, как будто кто ударил кулаком по столу. Кудла подняла голову и зарычала. Меня как морозом обдало, а чуприна дыбом стала. Вскочил, смотрю: нет Акулины; позвал, не откликается; куда-то чертова девка тягу дала, еще страшнее стало.
Однако ж поразмыслил хорошенько, какая там сатана стукнула, не кошка ли, думаю; перекрестился, да и вошел в хату. Смотрю: Емелька лежит, как и лежал, только правая рука свалилась с груди на стол. Такой меня страх взял, что и сказать нельзя, как будто кто за ворот хватает, а чуприна так и поднимается кверху, едва мог выбежать из хаты. Помолился Богу, немного полегчало; вот я опять лег около порога и Кудлу подле себя положил. Долгонько полежал, ничего не слыхать; но только начал дремать, а тут вдруг как грохнется что-то в хате, как застучит, затрещит, аж земля застонала. Я вскочил и с перепуга стою как столб, врытый в землю, а Кудла моя лает, аж заливается; оглянулся тут, отцы родные — кругом меня носятся летучие мыши, змеи, метлы, горшки и всякая нечисть с козлиными и свиными рылами. Если бы перекрестился, то, может быть, она бы и исчезла, так рука не поднимается: совсем обомлел; тут, вижу, выбежал из хаты Емелька, и как кинется на меня, а Кудла хвать его за икры! Как заревет Емелька или сам черт, так меня и сграбастал под себя. Уж не знаю, как мне Бог помог, что я высвободился, да и подрал в степь. Бежал, бежал, пока не запутался в бурьяне и не грянулся на землю. Насилу мог вздохнуть, так мне грудь подперло, и так дрожу, как мокрый щенок на морозе. Прислушиваюсь, что-то шелестит в бурьяне, потом скок, скок, смотрю: моя Кудла! все оглядывается, причувает да облизывается. Подбежала ко мне, стала ласкаться; погладил ее; вижу, морда и грудь мокрые, в чей-то липком, как смола. Через несколько времени начало рассветать, запели петухи, легче мне стало, как на свет и родился; встал, помолился Богу, а тут светлей становится, взглянул, а у меня руки, а у Кудлы морда и грудь в крови. Не поранил ли черт собаки, подумал, так нет: разобрал шерсть, нигде нет раны; я призадумался, с кем же она там грызлась? Зарумянилось небо, солнышко вот-вот выглянет из-за горы, уже мне ни крошечки не страшно. Вот я и пошел к хате. Кудла, поднявши кверху хвост, побежала вперед и так на меня посматривала, как будто хотела что-то сказать. Стал подходить: что-то белое лежит около порога; подошел ближе, разглядел, ан это Емелька, а тут и Акулина идет; смотрим и глазам не верим: лежит Емелька, вылупивши глаза, весь в крови, а горло как ножом перехвачено, и целая река крови, черная как деготь, разлилась так-таки далеконько.
— Значит, Омелька был жив? — вскричал я. — У мертвого крови не бывает.
Все захохотали.
— Не Омелька был жив, а чертяка, который в нем сидел, — возразил Фома, — оттого и кровь такая черная, чертова, а не человечья. Тут только мы дознались, — прибавил Фома, погладив собаку, — что Кудла была Ярчук.
— Эх, жаль, — вскричал Терешка-воловик, весьма простой малый, — очень жаль, что не знали прежде, что у нас есть такая собака, а то бы вывели покойного Омельку в степь, да каким-нибудь побытом выперли с него черта, да и затравили бы как кривенького (Степовики зайца иногда называют кривеньким.).
Несмотря на нелепость этого предложения, почти всем оно понравилось; один Фаддей возразил:
— Да как же его выпереть? — говорил он, — это тебе не зайца выгнать из лимана… А нечего сказать, славная бы штука вышла, — продолжал он, усмехаясь, так что легко можно было угадать по выражению его лица, что он живо представлял себе травлю черта, — если б того… выперти… да того… улю-лю!..
— Да! знатная бы штука была! — подхватила дворня, расходясь, и каждый унес в своем воображении дивную и еще невиданную картину травли черта.
Федор отправился в свою хату, и я проводил его до ворот.
— Правду ли говорил Фома? — спросил я Федора.
— Чистую правду, — отвечал он, — тогда и суд выезжал, — потрошили Омельку.
— И что же? нашли, небось, черта?
— Как же; лекарь его намотал на палочку и спрятал в банку с спиртом.
— Да ты видел??
— Как же, все видели.
— Какой же он?!
— Как гадина, только длинный, предлинный, и все коленцы да коленцы. Видно, Кудла его-то пошарпала.
34
Автор снабдил этот фрагмент и примечанием: «Ярчук — собака, родившаяся с шестью пальцами и, по малороссийскому поверью, имеющая природный дар узнавать ведьм во духу, даже кусать их».
35
В журнальной публикации повести, с подзаголовком «Из детских воспоминаний неудавшегося поэта» (Киевская старина. 1889. № 1–2), стояло марчук, в книжном, с подзаголовком «Поэма в прозе» (Мачтет Г. Силуэты: (Новые повести и рассказы). Т. 2. М., 1893) — ярчук, но в обоих случаях автор сохранил примечание: «Собака, рожденная в марте. Народное поверье». Ср. этимологические изыскания А. Потебни (с. 7).
37
Приказчикова Е. Е. Мифология мистических собак и повесть Н. А. Дуровой «Ярчук — собака-духовидец» // Дергачевские чтения — 2016. Русская словесность: диалог культурно-национальных традиций: материалы XII Всероссийской научной конференции… Екатеринбург, 2017.
