Японский ковчег - [31]

Шрифт
Интервал

– На резидентуру надейся, а сам не плошай, хоть тебя там и встретят наши, – напутствовал его генерал Гребнев. – Смотри в оба. Вспомни все, чему тебя учили. Это тебе не в Сиднее аборигенов спаивать!

Австралийскую эскападу генерал теперь припоминал при каждом удобном и неудобном случае: то ставил Вика в пример учащимся Академии, то наоборот, ругал за политически некорректное обращение с коренными австралийцами. А дело было так.

Его послали вербовать известного физика Бурштейна, эмигрировавшего в лихие девяностые из Киева и нашедшего приют на посту заведующего лабораторией ядерных технологий Сиднейского университета. По агентурным данным, Бурштейн оказался заядлым преферансистом. Он проигрался в пух и прах, наделал немыслимых долгов и заностальгировал. Оставалось только встретиться с бывшим соотечественником и ударить по рукам, но сделать это было непросто.

Хотя паспорт у Вика был выписан на имя Джона Уилсона, гражданина острова Сайпан, его вычислили по чьей-то наводке уже в аэропорту и приставили наружку. Сначала серая Тойота, нахально пристроившись сзади, проводила его такси до самого отеля. Потом за ним неотступно следовали двое, время от времени меняясь местами и кося под мирно прогуливающихся обывателей. Выручила западная демократия. Служба безопасности Австралии, неукоснительно придерживаясь правил политкорректности, а также подчиняясь местным законам о гражданских правах, поручила слежку за русским шпионом двум здоровенным аборигенам. Мало того, что их было видно за версту, но они и сами не думали прятаться. Просто шли за ним по пятам в своих зеленых шортах и красных туниках, слегка приплясывая на ходу. Он пытался оторваться, но аборигены хорошо знали местность, и уйти от них было невозможно. Обежав таким образом чайна-таун и выбравшись через деловой центр мимо этнографического музея к порту, Вик наконец понял, что дальше так продолжаться не может. Он заприметил столик в открытой пивной на длинном пирсе и уселся с видом праздношатающегося туриста. Его спутники устроились неподалеку и заказали апельсиновый сок. Пить пиво на службе им, видимо, не рекомендовалось.

Тогда Вик пошел ва-банк. Одним легким движением он пересел за столик к аборигенам с кружкой пива в руке и громогласно поздоровался. Несколько ошарашенные таким поворотом дела филеры вежливо сказали: «Хэлло». И тут Вик на своем родном техасском наречии понес страшную ахинею о том, что сам он с Сайпана, но родители живут в Штатах, и что все сайпанцы-чоморра давно и безответно любят коренных австралийцев, как родных братьев, а сам он любит чоморра, потому что у него девушка чоморра, которая всем не-чоморра даст сто очков форы. А здесь ему нравятся коренные австралийки. И ему, сайпанцу, любящему чоморра, отрадно сознавать, как счастливо живется коренным австралийцам на родной земле, – вот, как вам, например, ребята! – за что надо немедленно выпить! Не дожидаясь ответа, он заказал на всех пива и бутылку бурбона, пояснив, что, по техасскому обычаю, «пиво без бурбона – деньги на ветер». Моментально плеснув по сто грамм во все три кружки, прямо в осевшую пену, он предложил выпить за чоморро-австралийскую дружбу, а вконец обалдевшие от этого бешеного натиска и техасского акцента аборигены не посмели отказаться. Не теряя времени, Вик вылил из бутылки в полупустые кружки остаток кукурузного виски и предложил тост за австралийский Аутбэк, родину свободы! И снова тайные агенты австралийской Службы безопасности, сохранившие в душе ностальгическую любовь к пустыням дальнего Севера, не могли не поддержать тост. После чего заставить их взять еще по кружке с добавлением того же бодрящего техасского напитка уже не составляло труда.

Вероятно, у аборигенов, которых белые колонизаторы несколько веков спаивали огненной водой, не было иммунитета к ершам. Во всяком случае минут через двадцать Вик, расплатившись, уже шагал по своим делам, а работники автралийской наружки дружно храпели под навесом на пирсе, куда их перенесли заботливые официанты. Встреча с Бурштейном прошла на высоком уровне, и гражданин Сайпана Уилсон в тот же вечер вылетел домой с пересадкой в Сингапуре.

Однако Сидней остался в далеком прошлом. Сейчас Вик стоял у витрины универмага Мицукоси и рассматривал здания по обе стороны неширокой, запруженной машинами улицы. Гинза не произвела на герра Мюнцера особого впечатления. Он достаточно повидал в своей жизни магазинов и ресторанчиков, чтобы впадать в ступор от этого центрального квартала, застроенного невысокими разнокалиберными бетонными зданиями образца шестидесятых-семидесятых годов прошлого столетия, напичканных сверху донизу лавочками, офисами и харчевнями. Это была, судя по всему, главная улица района Гинза с оригинальным названием Тюодори, Центральная. Во всяком случае назвать ее проспектом было бы явным преувеличением. Только что Вик прошелся по всему району. При этом он, по старой привычке, подсчитывал улицы и переулки, время от времени сверяясь с картой, и теперь чувствовал себя на Гинзе как рыба в воде.

Всего Гинза, разлинованная наподобие шахматной доски, насчитывала примерно пятнадцать узеньких улочек в длину и семь или восемь в ширину. Расстояние между ними не превышало ста метров, так что обойти это пространство пешком можно было меньше, чем за час. По фронтонам, обращенным к магистрали, теснились мировые бренды: Гуччи, Прадо, Кальвин Кляйн, Луи Виттон, Гермес, Сальваторе Феррагамо, Диор, Армани, Коуч. Заглянув в известный ему по описаниям «японский ГУМ», универмаг Мицукоси с приветливым бронзовым львом у входа, Вик и там нашел на нескольких этажах все те же бренды, только организованные по секциям. По сравнению с этим торговым монстром его любимый лондонский викторианский Хэррот с причудливой Египетской лестницей и сохранившимися кое-где старыми деревянными полами казался курьезным ископаемым, средневековым уродцем. И это было еще старое здание Мицукоси – второе, новое, располагалось в нескольких кварталах к северу, за мостом Нихонбаси, от которого, как явствовало из путеводителя, велся отсчет расстояния по всем дорогам страны. Однако и в Штатах, и в Канаде, и даже в Сингапуре, не говоря уж о Москве, подобные гиганты давно перестали быть редкостью. В нижнем этаже здания оказался огромный супермаркет. Вик вспомнил, что об этом тоже упоминалось на инструктаже: при крупных японских универмагах непременно имеются продовольственные супермаркеты.


Рекомендуем почитать
Горби-дрим

Олег Кашин (1980) российский журналист и политический активист. Автор книг «Всюду жизнь», «Развал», «Власть: монополия на насилие» и «Реакция Путина», а также фантастической повести «Роисся вперде». В книге «Горби-дрим» пытается реконструировать логику действий Михаила Горбачева с самого начала политической карьеры до передачи власти Борису Ельцину.Конечно, я совершенно не настаиваю на том, что именно моя версия, которую я рассказываю в книге, правдива и достоверна. Но на чем я настаиваю всерьез: то, что мы сейчас знаем о Горбачеве – вот это в любом случае неправда.


Несбывшийся ребенок

Загадочный рассказчик, чья судьба неразрывно связана с жизнью главных героев, начинает свою страшную и одновременно трогательную историю. Историю, начало которой было положено в 1939 году. Зиглинда живет в Берлине в обычной семье. Мама — домохозяйка, а папа работает цензором: вымарывает из книг запрещенные слова. Его любимое занятие — вырезать фигурки из черной бумаги и ждать конца войны. Но война продолжается, и семья девочки гибнет, а она оказывается в опустевшем здании театра — единственном месте, где можно чувствовать себя в безопасности.


Солнце внутри

Случайная встреча семилетнего Адама и Барона – пожилого одинокого физика с оригинальными взглядами на бытие – круто меняет судьбу мальчика, до того обещавшую быть непримечательной. Впрочем, меняет она и жизнь мужчины, который относится к своему подопечному словно к родному сыну. Исповедуя гедонизм, Барон игнорирует течение времени и избегает привязанностей. Этому он учит и Адама. Однако теория пребывания в золотом коконе начинает трещать по швам, когда Адам познает любовь и связывает себя узами с девушкой, обреченной на скорую смерть…


Список ненависти

Пять месяцев назад Ник, бойфренд Валери Лефтман, открыл стрельбу в школьной столовой, убив многих учеников и учителей и застрелив себя. Пытаясь его остановить, Валери получила ранение в ногу и случайно спасла жизнь своей одноклассницы. Однако ее обвинили в случившемся из-за списка, который она помогла составить, – Списка ненависти, включающего более сотни людей и явлений, которые ненавидели Валери и Ник. Все лето девушка провела в больнице, где с ней обращались как с возможной подозреваемой. Оказавшись наконец дома, Вал готовится вернуться в школу и продолжить обучение в выпускном классе.


Предприниматели

Семья Липы — семья предпринимателей. Она, ее родители и младший брат Берти зарабатывают себе на жизнь сбором металлолома. Их бизнес труден, непостоянен, а порой и просто опасен, хотя семья живет в мире возвышенных метафор, созданных главой семьи. Их труд — благороден, платят за него — «звонкой монетой», а найденные предметы свозятся прямиком в… «Рай».В романе одного из самых ярких голосов немецкоязычной литературы соединились фантазия и суровая семейная история, гротеск и трагедия целого поколения, оторванного от корней.


Толерантные рассказы про людей и собак

Родители маленького Димы интересуются политикой и ведут интенсивную общественную жизнь. У каждого из них активная гражданская позиция. Но вот беда: мама и папа принадлежат к прямо противоположным лагерям на политическом поле. Очень скоро Дима замечает, что трагически расколота не только его семья… Книга содержит нецензурную брань.