Японские легенды о чудесах - [13]

В Кинае[45] Гёги поставил сорок девять храмов, а еще есть и в других местах.

Бродил он по разным землям и попал как-то в родную деревню. Тамошние жители от мала до велика собрались у пруда, ловили рыбу и поедали ее. Когда Гёги проходил мимо, юная грешница из шалости дала ему несколько кусков рыбы. Святой проглотил их и тут же выплюнул — кусочки сложились в рыбешку. Люди вокруг затряслись от страха.

Государь Сёму всем сердцем любил Гёги и повелел ему быть патриархом. Тогда Тико подумал: «Я — великий монах многомудрый, а Гёги — низкоумный послушник. Отчего же государь пренебрегает мною и жалует Гёги?» Затаив против государя злобу, он укрылся в горном храме.

Тут Тико умер. Согласно его воле хоронить его не стали, и через десять дней он ожил. Ученикам он рассказывал: «Прибежали посыльные от царя Эммы и потащили меня. Посреди дороги стоял золотой дворец. Он был высок и велик, сиял и светился. Я спросил посыльных, что это за дворец. Они ответили, что здесь возродится бодхисаттва Гёги. Снова пошли и увидели вдалеке небо в дыму и пламени. Снова спросил, где я. Посыльные отвечали: “А там преисподняя, куда ты провалишься" Наконец пришли. Царь Эмма стал браниться: “Проживая в стране Японии, как посмел ты в сердце своем затаить злобу и ненависть против бодхисаттвы Гёги? В наказание за твой грех я и призвал тебя" И заставил тогда обнимать раскаленный медный столб до тех пор, покуда мясо не выгорело и кости не рассыпались. А как искупил грехи, Эмма меня отпустил и велел домой возвращаться».

Воскрес Тико и решил восславить Гёги. Он тогда пребывал в земле Сэццу[46] и наводил переправу через бухту в Нанива[47]. Только Тико пришел туда, а Гёги уже понял, что у него на сердце, и улыбнулся. Тико почтительно распростерся, заплакал и покаялся.

Когда Сёму кончил строить храм Тодайдзи[48], он велел Гёги: «Храм нужно освятить. Ты будешь читать молитвы». Гёги почтительно отвечал: «Негоже мне читать сутры на великие праздники. Пусть приедет заморский святой». Когда настал нужный день, Гёги доносил: «Сегодня прибудет заморский святой».

Государь повелел Гёги: «Возьмешь сотню монахов и чиновников из Ведомства по управлению, Приказа по монахам и чужеземцам и Управления музыки. Направьтесь в гавань Нанива и устройте там на берегу встречу с пением». Гёги встал последним среди монахов, возжег благовония в сосуде для приношений, поставил туда цветы и пустил по волнам. Сосуд сам собой поплыл к западу. Через какое-то время взглянули на запад — оттуда плыла лодка. Когда она приблизилась, увидели — перед нею в целости и сохранности плывет сосуд. Лодка пристала, и из нее спустился на берег индийский монах. Гёги подал ему руку, улыбнулся и пропел ему по-японски:

И если сотворишь молитву

На дивной горе,

Где глаголил Будда,

Вечная истина безмолвно

Заполнит тебя.

Чужеземный святой согласно откликнулся:

Мы вместе молились

На родине Будды

В Капилавасту,

И лик Манджушри

Был явлен нам.

Гёги сказал монахам и мирянам: «Святой чужеземец — это брахман из южной страны Индии, и звать его Ботэй». Люди же, там бывшие, уразумели, что Гёги — воплощение Манджушри.

Не хватит времени, чтобы описать другие чудеса. Гёги скончался второго дня второй луны первого года эры Небесного Спокойствия и Несравненного Сокровища. Лет тогда ему было восемьдесят.

О монахе с горы Ёсино («Хокэ кэнки», № 11)

Монах Гиэй обошел многие горы, постигая Учение Будды. От гор Кумано он отправился в Оминэ, а оттуда к горе Митакэ. По пути туда он заблудился и не знал, куда дальше идти. Пробовал и так и этак, но взобраться на вершину не мог. На западном склоне горы пропасть была. Десять дней искал Гиэй дорогу, устал и измучился, призывал Будду и молился Трем Сокровищам, надеясь к людям выйти. Так плутал он, покуда не набрел на небольшую рощу. Там стоял новый и опрятный дом. Все в том доме — двери, окна, крыша, — да и все вокруг было устроено с красотою и тщанием великим. Сад был обширен и посыпан белым песком. И росли там деревья, цветущие и плодоносящие, фрукты диковинные и травы невиданные. Огляделся Гиэй, обрадовался и уселся недвижно, смирив дыхание. Потом приблизился к дому и увидел монаха. Лет ему на вид было чуть больше двадцати.

Монах сидел прямо и достойно, читая «Сутру лотоса». Голос его был глубок и силен, напоминая игру на кото[49]. Окончив читать один свиток, монах клал его на стол, а тот, подпрыгивая, свертывался сам собой, завязывался тесемкой и снова на стол ложился. Так свертывался свиток за свитком, пока наконец монах сутру не дочел. Сотворив молитву, монах поднялся и вышел в сад. Увидев Гиэя, он спросил в великом изумлении: «С давних пор никто не приходил сюда. Место это сокрыто горами, и пропасть лежит на пути. Даже щебетание птиц сюда не доносится. Как ты сюда попал?»

Гиэй рассказал без утайки, как плутал он в горах. Услышав про его злоключения, монах пригласил Гиэя в дом, усадил и накормил. Красивейшие юноши накрыли изысканный стол. Много там было разных диковинок. Гиэй спросил: «Как долго ты живешь в горах? И как случилось, что ты очутился здесь?» Монах отвечал: «Живу я здесь уж больше восьмидесяти лет, а раньше был я учеником Гикэя в Восточной пагоде на горе Хиэй. За малую провинность наставник выбранил меня и наказал. Я же, дурак, разозлился и ушел навсегда. Я брел куда глаза глядят. Так я и провел в скитаниях лучшие юные годы. Ближе к старости решил с этой горы никуда не уходить и уже много лет дожидаюсь здесь смерти». Гиэй его выслушал и еще более утвердился в мысли, что монах тот — человек непростой. Спросил: «Нет вокруг следов человека — так откуда взялись юноши, прислуживающие тебе? Или глаза мои обманывают меня?» Монах отвечал: «Разве странно, что небожители помогают мне?» Гиэй спросил еще: «Лет тебе много, а ликом ты молод. Уж не колдун ли ты?» Монах отвечал: «Если хворый услышит “Сутру лотоса", недуг его сгинет, и не будет он знать старости и не умрет — так что колдовства здесь нет».