Японская пытка - [7]

— У меня еще двое таких лежат, — напомнила старуха.

— Скажите племяннику, чтобы нашел рикшу, я заплачу.

Старуха направилась к двери, но ее малолетний племянник сам вбежал вовнутрь, что-то затараторил так быстро, что Галицкий не мог разобрать слов. Чумазый был страшно напуган и показывал на оставшуюся открытой дверь. Николай выскочил на улицу. Там метались перепуганные местные жители. С перекрестков бил яркий свет автомобильных фар. Мимо него пробежали две полуодетые проститутки, за ними переваливался успевший натянуть брюки толстяк и кричал им по-русски, напоминая, что они получили от него деньги, но работы своей до конца не довели.

— Солдаты! — слышалось со всех сторон.

— Буди курильщиков, выгоняй их на улицу! — кричала старуха племяннику. — А я опий спрячу.

Николай понял, что искать для него рикшу никто уже не будет, бросился по улице навстречу бегущим — к слепящим фарам грузовика. Дорогу ему преградила цепочка японских солдат с карабинами в руках. Их лица прикрывали марлевые повязки, на ногах были прорезиненные бахилы.

— Назад! — предупредил поручика солдат и навел ствол на него.

Как человек военный Галицкий понимал, что с солдатами спорить бесполезно, как и просить их, они просто выполняют полученный приказ, все остальное проходит мимо их ушей. Он приподнял руки, выказывая желание подчиниться, и сделал несколько шагов назад. Еще пару раз он пытался вырваться за оцепления, но тщетно. Квартал плотно взяли в кольцо. Когда первая паника улеглась и люди уже смирились, что им отсюда не выйти, по улице группками двинулись военнослужащие. Они заставляли выносить больных и класть их на землю, выгоняли людей из домов, выстраивали вдоль стен. Ничего не объясняли.

Застигнутому врасплох Николаю пришлось стоять рядом с двумя проститутками и толстяком. Мужчина, тоже оказавшийся русским, уже не требовал от жриц любви докончить оплаченную работу, он причитал, что не сможет сегодня вернуться к своей семье, а у него жена и двое маленьких детей. А еще ему надо завтра до вечера непременно быть в Сяньцзине с деньгами, иначе сорвется поставка крупной партии муки для его магазинчика.

Следом за военными в квартал вошли вольнонаемные. Они тоже носили марлевые повязки и бахилы. За спиной у каждого был баллон, соединенный с ручным насосом. Они методично поливали белесым раствором стены, больных и здоровых людей, заходили внутрь домов. На вопросы не реагировали, будто и не слышали их. Когда же кто-нибудь из жителей становился слишком навязчивым, тут же появлялся солдат с карабином.

— Что они делают? — спросил толстяк, когда и его опрыскали из насоса, даже заставили поднимать ноги, чтобы опрыскать и ступни.

— Дезинфицируют, — ответил Галицкий.

— А почему?

— Как я понимаю, в квартале вспышка тифа.

— Тиф? — ужаснулся коммерсант. — Это же страшная болезнь.

— Страшная, — согласился поручик.

Проститутки тоже перешептывались, но очень тихо. Они пытались заигрывать с вольнонаемным, который брызгал на них из насоса, но тот оставался непроницаемым, только глаза поблескивали над повязкой.

Наконец появился и офицер, в руке он держал жестяной рупор. Разговоры между жителями тут же стихли, все ждали объяснения своей дальнейшей судьбы.

— Мы заберем сейчас больных и отвезем их в больницу, — крикнул в рупор офицер. — Всем оставаться на местах и беспрекословно выполнять распоряжения военных.

Больше никаких объяснений не прозвучало. Заурчали моторы. С двух концов улицы медленно двинулись грузовые машины с затянутыми брезентом кузовами. Они останавливались возле домов, вольнонаемные забрасывали в них больных, бросали, особо не церемонясь. Когда Николай увидел, как возле притона поднимают с земли бесчувственного Дурова, он рванулся к нему, но был тут же остановлен направленным на него стволом карабина.

— Они же сказали, что повезут в больницу, — попытался обнадежить его толстяк.

— Надеюсь, — произнес, скрежетнув зубами Николай, он, боевой офицер, чувствовал свою полную беспомощность, он уже не принадлежал самому себе, все за него решали эти узкоглазые япошки.

Забрав больных, машины растворились во тьме городской окраины. Следом на улицу выкатилась машина с цистерной. Двое вольнонаемных несли идущий от нее толстый резиновый шланг.

— Раздеться, — прозвучала команда, подкрепленная наведенными на людей стволами карабинов.

Заставляли раздеваться всех там, где кто стоял, мужчин и женщин. Одежду сбрасывали в мешок. Затем давали разрезанное на маленькие кусочки плохо пахнувшее мыло и поливали людей из шланга, вода была не просто теплая, а горячая. Проститутки, стоявшие рядом с Николаем, почему-то сильно стеснялись своей наготы, мылись, повернувшись к мужчинам спиной. После помывки всем выдали просторную черную одежду, в которой обычно ходят китайские крестьяне.

Толстяк пытался достучаться до сознания японских военных, требовал, чтобы его пустили отыскать его пиджак в соседнем доме, напоминал, что у него дорогой костюм, а в кармане лежит кошелек с деньгами.

Но он приумолк, когда увидел, как мешок с собранной одеждой обливают керосином и поджигают посреди улицы.

— Черт, что же это такое? — бурчал он, одеваясь в китайский балахон и натягивая просторные штаны из самой дешевой материи.