Япония в III-VII вв. Этнос, общество, культура и окружающий мир - [133]

Культурное развитие населения Японских островов отличалось в III–VII вв. активизацией роли внешней культурной среды. Воздействие этой среды по-разному сказалось на отдельных сторонах духовной, научной, художественной жизни населения: создавая «дни сферы интересов, перекраивая другие, влияя на третьи. Это закономерно: восприятие культуры, идеологии вследствие их значительной автономной силы всегда происходит в стране-восприемнике выборочно, а воспринятое легко подвергается переосмыслению. Исследователями отмечено, что длительное социально-политическое взаимодействие между этническими целостностями в рамках одного региона превращает социальные общности в носителей одной и той же культуры [Очерки…, 1970, с. 266].

В данном случае можно говорить условно о трех лагерях: китайском, корейском, японском — в рамках дальневосточного культурного региона. Общение этих лагерей не привело к созданию единой культуры по целому ряду причин (если не иметь в виду создание самого дальневосточного культурного региона). Применительно к Японии одной из важнейших в серии причин оказалась особая сложность путей и методов контактов, о которой мы говорили выше. Однако эта сложность не помешала созданию в рамках архипелага целостного культурного ареала с довольно равномерным распределением элементов культуры континентальной [Nash, Schaw, 1965].

Средневековое миросозерцание отличалось цельностью и недифференцированностью, а средневековая культура охватывала неизмеримо более широкий круг категорий, нежели в новое время. И те и другие были пронизаны религиозностью [Гуревич, 1972, с. 8, 12]. Это обстоятельство облегчило создание феномена, получившего наименование «раннебуддийской культуры» и отличающегося большим сходством своих проявлений на обширном регионе материкового и островного Дальнего Востока. Это сходство — в действительности не столь полное, как кажется на первый взгляд, — создавалось близостью общих истоков и изначальных форм проявления. Влияние религиозных представлений распространялось в Японии и на средства выражения. В математике видели не просто точную науку, но средство через число познать волю богов (появились математические формулы для предсказания исцеления или смерти больного). Астрономия основной задачей ставила выяснение воли сверхъестественных сил по планетам и звездам. Искусство рассматривалось как средство постижения божества и т. д.

В раннефеодальном государстве церковь впервые создала идеологическое обоснование политической власти. Еще клановые культы наделяли вождей и царьков сакральным ореолом. Но неудача таких вождей и королей расценивалась как утрата ими магической власти и основание для их смены. Поэтому в Западной Европе варварские народы заменили родовую религию христианством [Корсунский, 1963, с. 164]. В древней Японии синтоизм также наделял царей сакральной властью, которая, однако, не спасала носителей этой власти от преждевременной смерти и лишения прерогатив власти. Буддизм же оказался как раз той идеологией, которая давала царям известную надежду избежать этих неприятных осложнений. Кроме того, упорядоченная схема мира, разработанная буддизмом, распространялась японскими правителями и на земную, прежде всего политическую, жизнь. Однако в отличие от континентальных стран буддизм на Японских островах на первых порах занял скромное положение по сравнению с синтоизмом, и это определило специфику его влияния на другие сферы жизни.

Поскольку в средние века различные сферы общественной духовной жизни слабо дифференцированы, право приобретает значение показателя универсального регулятора общественных отношений. Однако в раннесредневековом Китае нормы права далеко не полностью обеспечивали функционирование общества и государственного управления, порядок обеспечивался поведением, этическими нормами [Гуревич, 1972, с. 139–140]. Хотя идея и образцы письменного права пришли в Японию из Китая, именно на островах они воплотились в кодексе Тайхорё, реально регулировавшем почти все значительные стороны жизни, тогда как старая традиция была оттеснена в область быта, а новые этические нормы, тоже заимствованные с материка, только-только набирали силу. Это придало японскому средневековому праву, по крайней мере на ближайшие 200 лет, такую универсальность и значительность, которой в то время не знало право других стран дальневосточного региона. Разумеется, воплощение такого права стало возможным благодаря существованию сильного раннефеодального государства, но вызревание достаточно высокой правовой мысли— достижение духовной культуры.

В художественной жизни интересно отметить характерное пренебрежение к единичному как к объекту воспроизведения, а заодно и к понятию авторства как индивидуального творчества. Подлинной ценностью наделялось не единичное, а традиционное, повторяющееся, поскольку и природа демонстрирует лишь повторение природных циклов (см. [Гуревич, 1972, с. 87]). Отсюда тенденция к безликой обобщенности в художественных произведениях, к копированию как средству осуществления первостепенной задачи — воспроизведения в научном и художественном творчестве созданных ранее образов и выработанных канонов. Эта тенденция стала укрепляться уже в раннесредневековой Японии.