Япония в III-VII вв. Этнос, общество, культура и окружающий мир - [121]

Третьей особенностью влияния материковой цивилизации можно считать заметную миграцию материкового (прежде всего корейского) населения на архипелаг, стимулируемого местными политическими неурядицами. Наконец, четвертой (последней в ряду, но не по значению) является взаимный характер корейско-японских контактов. Впервые с определенностью можно говорить о непосредственном участии японцев в делах полуострова, об обратном воздействии японской культуры на корейскую, о сознательных поисках на полуострове нужных культурных новшеств или их создателей и носителей.

В ходе этих контактов Япония обогатилась двумя новшествами, оказавшими сильнейшее влияние на всю ее культуру в дальнейшем: письменностью (иероглификой) и буддизмом. Иероглифика проникла, по-видимому, в V в., а в VI в. распространилась по всей стране. Она давала ключ к овладению духовными, богатствами, накопленными на материке, и позволяла фиксировать собственные научные и культурные достижения, историческую традицию, вести делопроизводство. Буддизм нанес мощный удар по замкнутым и застывшим родовым представлениям, принес с собой основы логики, проник во все поры общественной, культурной я художественной жизни. Роль конфуцианства, заметная лишь с начала VII в., на этом этапе оказалась скромной.

Вошли в обиход простейшие измерительные приспособления, в том числе счетные палочки, китайская система мер и весов, несколько вариантов летосчисления (буддийский, китайский лунно- солнечный календарь, девизы годов правления). Возникла астрономическая служба и фиксация наблюдений. Буддийские священники стали распространителями континентальных медицинских навыков, лекарств и литературы, сначала корейских, а потом китайских. Сложилась нерасчлененная естественно-фармакологическая наука — хондзо, или лекарствоведение. Разведка полезных ископаемых привела к открытию на архипелаге богатых медных рудников, а китайская технология помогла освоить выплавку медных сплавов (в том числе бронзы), железа, стали. Зародилось изготовление бумаги и простейших механических аппаратов (водяного колеса, водяных часов, компаса).

Научные представления, требующие сравнительно высокого уровня отвлеченного мышления, впервые получили возможность развития благодаря знакомству японцев с основами логики, содержащейся в буддийских и конфуцианских сочинениях, с научной теорией, излагаемой в немногочисленных научных трудах, наконец, с письменностью, позволившей прикоснуться к дальневосточной сокровищнице знаний и фиксировать собственные наблюдения. Нетрадиционность для японцев этих инноваций сказалась на процессе развития отдельных наук: точные науки (математика, астрономия) развивались медленнее, прикладные науки — быстрее. Практически-прикладная сфера всех наук вообще естественно в своем развитии опережала теоретическую сферу.

В Японии сложился определенный художественный стиль. В буддийской скульптуре он выразился в монументальности религиозного образа — сурового и возвышенного, в тенденции его к индивидуализации и конкретизации. В архитектуре этот стиль принял облик величественности храмовых ансамблей. Во всех вещах искусства той поры художественный образ был лишен отвлеченности, сложной символики; он воспринимался непосредственно и в однозначной эмоциональной окраске. Несомненно, это не столько выражение состояния дальневосточного искусства той поры, сколько следствие определенной непосредственности художественного восприятия, неизощренности художественного вкуса, ученического этапа буддийского искусства на архипелаге, в конечном счете большой тяги к конкретности и непосредственности во всей духовной жизни. Эта черта сказалась на всех первых ступенях развития буддийской живописи в Японии (от условности росписей алтаря Тамамуси к большей реалистичности росписей алтаря Татибана).

Многие технические приемы были импортированы в это время из Китая и Кореи. Они укрепили отрасли художественного ремесла, уже существовавшие в стране: металлоделательное, керамическое, ткацкое, кожевенное — и, возможно, дали толчок к появлению новых ремесел: лакового, шелкоткацкого и др. [Попов, 1964, с. 61–65].

Период Асука (середина VI — середина VII в.) превратился в подлинную колыбель древней японской культуры. Именно тогда возникли почти все остальные ее разделы, и никогда позже их трансформация не отличалась столь сплошным и революционным характером. Несомненно, это результат «счастливого» совпадения двух факторов: наличия мигрирующих носителей передовых достижений на континенте и зрелости японского общества, подготовленного к их восприятию и творческому развитию. Не случайно именно в это время воспринято многое такое, что, по-видимому, в той или иной форме было присуще уже ханьской культуре (III в. до н. э. — III в. н. э.), оказавшей определенное воздействие на культуру яёи и раннего железного века, но только теперь создались условия для того, чтобы воспринятое стало органической частью складывающегося типа культуры. Этот этап становления культуры — переходный с точки зрения освоения континентальной культуры. Перенесенная на японскую почву материковая культура еще не растворяется и сохраняет символическое значение. Отчасти под ее влиянием происходит концентрация духовных сил страны для объединения. Но смена культурных форм осуществлялась не так быстро, как политических, первые сохранились в прежнем виде до второй половины VII в. [Тамура, 1956].