Япония в годы войны (записки очевидца) - [71]

Теперь, на восьмом году войны в Китае и в конце четвертого года войны на Тихом океане, в стране гораздо резче, чем раньше, обозначились противоречия в отношении различных слоев населения к войне.

О единстве нации, к чему так долго и настойчиво призывала японская пропаганда, не могло быть и речи.

Японский народ вынес главную тяжесть развязанной правящей кликой войны, кровью и нечеловеческими страданиями заплатил за преступления своих поработителей, за то, что не нашел в себе сил своевременно подняться и сказать грабительской войне «нет!». Но японский народ многому научился за эти годы, многое осознал. Война открыла глаза на преступный характер политики японских милитаристов, ускорила процесс политического и социального пробуждения народных масс, хотя и не подвела их еще к пониманию необходимости организованного выступления против войны, за мир, за социальное переустройство общества. Отдельные вспышки недовольства в народе жестоко подавлялись. Решающую роль сыграло то обстоятельство, что японские трудящиеся в годы войны оказались без своего революционного авангарда – Коммунистической партии, ставшей жертвой жесточайших репрессий довоенных и военных лет. Внутренним классовым чутьем японские промышленные рабочие, трудовое крестьянство, рабочие промыслов, мелкие служащие ощущали, что поражение Японии в войне принесет избавление от дальнейших жертв, но собственными силами они не могли найти революционного выхода из кризиса войны.

Совершенно противоположной позиции в вопросах окончания войны придерживались крупная буржуазия и тесно связанные с ней военщина и бюрократическая знать. Для них война, от первого до последнего дня, была «золотым дном», источником неслыханного обогащения. Крупная буржуазия требовала от правительства и генералов продолжения войны любой ценой. В то же время, поскольку было очевидно, что война проиграна, она была озабочена главным образом тем, как сохранить награбленное богатство. Война еще продолжалась, а доверенные лица крупнейших монополий тайно отправились в Европу и Южную Америку, чтобы выгодно пристроить капиталы своих хозяев, чтобы не дать пропасть им в случае военного поражения. Только некоторая часть крупной буржуазии и высшей знати, включая отдельных членов последнего военного кабинета адмирала Судзуки, обладавшая необходимой долей благоразумия, понимала неотвратимость поражения и стремилась к выходу из войны с наименьшими потерями. Этой группе и суждено было сказать решающее слово в августе 1945 г.

Что касается «промежуточных» слоев населения – чиновничества, офицерства, буржуазной интеллигенции, мелких буржуа, служителей религии и пр. – в их среде царили полный разброд и шатания. Они продолжали по инерции служить императорскому государству, но уже не поддерживали его безоговорочно, как это было вначале. Людские и материальные жертвы этих категорий населения, как и у всего японского народа, были значительными. После первых же налетов авиации США многие из них покинули столицу и крупные города, предпочитая жить в небольших населенных пунктах, где угроза бомбардировок и пожаров была меньше, а решение продовольственной проблемы проще. Многочисленные колониальные чиновники, занимавшие различные посты на оккупированных японской армией территориях, подавлявшие и грабившие местное население, устремились в метрополию, спасаясь от ударов активно развивавшегося национально-освободительного движения, боясь оказаться отрезанными от своей страны в случае капитуляции Японии. Это было подлинное бегство с «тонущего корабля». Представители этой группы к нам, советским представителям, относились особенно скверно, значительно хуже, чем все другие группы населения и даже официальные власти. Объяснялось ли это обуревавшим их страхом или воспитанной годами ненавистью к нашей стране, сказать трудно. Не случайно именно из этой среды вышли фашистские вожаки типа Сэйго Накано и Акао Бин, социал-предатели, вроде Суэхиро Нисио, и так называемые социал-демократические вожди типа Рикидзо Хирано. В дни капитуляции все они быстро перестроились, сделали вид, что изменили свое отношение к нам и к союзникам, создавали многочисленные политические партии, революционные по названию и реакционные по существу.

В последние недели войны японская пропаганда и идеологи войны, озабоченные разочарованием масс и ходом войны, без устали призывали к – «единству нации», требовали отдать жизнь за «божественного императора», бороться с «красными смутьянами». Стремясь подогреть верноподданнические чувства, они распространяли молву о том, что император страдает-де за свой народ, что, посещая выгоревшие районы Токио, он будто бы в глубокой скорби поклонился праху жертв бомбардировок и пожаров, выразил душевное соболезнование семьям погибших.

В руководящей верхушке накануне поражения усилилась борьба двух противоположных мнений: продолжать войну до конца или искать пути к миру на приемлемых для Японии условиях. Группа деятелей, занимавших промежуточную и компромиссную позицию, не имела сколько-нибудь серьезного влияния. По мере приближения агрессии к позорному концу клика военных – Тодзио, Сугияма, Анами, Умэдзу, Итагаки, Танака, Доихара, Ямасита, Хата и другие – все ожесточеннее настаивала на продолжении войны «до полной победы». Преступления участников этой клики были настолько очевидны, что отступать было некуда. Позднее, в дни капитуляции, они пытались дать последний бой так называемым «капитулянтам» и когда проиграли этот бой, пошли на самоубийство.