Япония по контракту - [20]
Хидэо улыбался заискивающе, кланялся и повторял "извините!" И она чувствовала себя виноватой. За свой тихий голос, за то, что села в заднем ряду, и, вообще, всячески виноватой! Перед Хидэо, которого она подвела, перед Кумэдой, который не заметил её на собрании и заметил на улице. Ей тоже хотелось сказать "извините" и поклониться. Хидэо тотчас уловил её раскаяние, оставил самобичевание и набросился на неё:
— О, она только выглядит тихоней! — и хохотнул, должно быть, намекая на её развратную манеру знакомиться с мужчинами на улице.
И, о ужас! — Кумэда согласно кивнул. Сильно нервничая, Хидэо положил на стол перед Кумэдой листок. Она узнала своё имя. Ниже стоял год её рождения, название института… Наверняка там было и слово "бабушка". Хидэо, указывая пальцем на листок, стал рассказывать её биографию. Время от времени Кумэда задавал ему вопросы строгим тоном, и Хидэо бросался отвечать. Они говорили по-японски, не обращая на неё ни малейшего внимания. Словно её и не было в комнате.
Вечером на автобусной остановке она опять встретила Кумэду.
— Приходится ездить на автобусе пока моя машина в ремонте.
Сегодня он не кокетничал, не шутил. Какие шутки с профессором собственного факультета? С бабушкой…
Устали стрекозы
Носиться в безумной пляске…
Ущербный месяц.
Кикаку
Утреннее солнце тёплыми квадратами лежало на светлом полу её кабинета. Весенний ветер из открытого окна весело ворошил разложенные на столе бумаги. Она писала план совместной работы с Хидэо. Их исследования шли близко. Почти рядом. Теперь вместе они смогут горы свернуть! Она собрала бумаги, вышла в коридор.
— Прекрасная погода! Я очень рад, что Вы наслаждаетесь жизнью в Японии! — улыбнулся Хидэо, встречая её на пороге своего кабинета. — Да, да, конечно, мы поговорим о Вашей работе… — Хидэо почему-то называл их совместную деятельность "Ваша работа". — Но сегодня я очень занят. И завтра. — Он взял ежедневник, полистал густо исписанные страницы. — Вот здесь у меня будет окно. Через месяц. — Она решила, что ослышалась — целый месяц ей предлагали слоняться без дела? — Да, да, о Вашей работе мы поговорим через месяц. А пока… — Хидэо замялся. — Я хотел Вас попросить не называть меня по имени. О, конечно, когда мы одни, Вы можете звать меня, как прежде. Но на людях лучше зовите "сэнсэй". У нас так принято. "Сэнсэй" — это учитель, наставник. Так зовут нас ученики. И друг друга мы, преподаватели, называем "сэнсэй". Иногда добавляем фамилию, но чаще просто употребляем слово "сэнсэй". — Хидэо говорил быстро, обильно, словно пытался заглушить неловкость потоком слов. — Вас тоже все будут называть "сэнсэй". А теперь извините, я должен идти! Я очень, очень занят!
Хидэо глянул на часы и стал быстро переобуваться. По лаборатории он ходил в кожаных сандалиях, а не в пластмассовых шлёпанцах, как державшийся японского стиля профессор Сато. Хидэо был профессором западного стиля. Так он сам себя называл. В лаборатории он носил западного образца летние сандалии и не снимал носки. А на двери его кабинета висела табличка с именем Кобаяси, написанным по-английски. Прочие сэнсэи писали свои имена иероглифами. Хидэо переобулся в чёрные блестящие ботинки и вышел из кабинета. В коридоре на секунду замешкался, подошёл к висящему на стене рядом с дверью сооружению, похожему на корабельный компас. Стрелку компаса можно было повернуть ручкой, направив в один из восьми секторов с надписями: факультет, деканат, Токио, дом, заграница…
— Здесь перечислены возможные места моего пребывания. Это очень удобно для людей, которые нуждаются во мне.
Хидэо поставил стрелку на сектор "зал заседаний" и умчался куда-то, оставив её размышлять о том, что здешняя жизнь полна сюрпризов. Вчера её знакомили со знакомым Кумэдой, а сегодня перед ней предстал незнакомый Хидэо. Его звали сэнсэй, и у него не было времени поговорить о работе, которая должна была бы интересовать его не меньше, чем её. Или больше — ведь это он пригласил её, его страна платила ей деньги…
Конечно, она могла начать работать самостоятельно. Но поглощённый церемониями знакомства Хидэо забыл показать ей лабораторию, где ей собственно и предстояло трудиться. Самое главное забыл! Или не считал это самым главным? Она решила получить от Хидэо хотя бы минимальную информацию о работе. Но в лаборатории сэнсэй почти не появлялся. Утром он стремительно проскакивал в свой кабинет, усаживался за компьютер и что-то печатал, а в десять убегал. Пока она выговаривала "Доброе утро!", он успевал добежать до конца коридора. А его "я занят!" долетало до неё уже с лестничной клетки. Неловко было приставать со своими пустяшными вопросами к человеку, непрерывно занятому какими-то важными делами. Но какими? Он убегал каждый день. И возвращался поздно. Где он пропадал? Она решила поговорить с Шимадой. Он, ассистент профессора, по-нашему доцент, второй человек в лаборатории после Хидэо должен был знать всё.
В пустоте длинного коридора гулко бился кашель. Значит, Шимада на месте. Он обрадовался её приходу.
— Хорошо, что Вы будете работать в нашей лаборатории! Вы поможете мне не забыть английский язык!
Мемуары известного ученого, преподавателя Ленинградского университета, профессора, доктора химических наук Татьяны Алексеевны Фаворской (1890–1986) — живая летопись замечательной русской семьи, в которой отразились разные эпохи российской истории с конца XIX до середины XX века. Судьба семейства Фаворских неразрывно связана с историей Санкт-Петербургского университета. Центральной фигурой повествования является отец Т. А. Фаворской — знаменитый химик, академик, профессор Петербургского (Петроградского, Ленинградского) университета Алексей Евграфович Фаворский (1860–1945), вошедший в пантеон выдающихся русских ученых-химиков.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Эту книгу можно назвать книгой века и в прямом смысле слова: она охватывает почти весь двадцатый век. Эта книга, написанная на документальной основе, впервые открывает для русскоязычных читателей неизвестные им страницы ушедшего двадцатого столетия, развенчивает мифы и легенды, казавшиеся незыблемыми и неоспоримыми еще со школьной скамьи. Эта книга свела под одной обложкой Запад и Восток, евреев и антисемитов, палачей и жертв, идеалистов, провокаторов и авантюристов. Эту книгу не читаешь, а проглатываешь, не замечая времени и все глубже погружаясь в невероятную жизнь ее героев. И наконец, эта книга показывает, насколько справедлив афоризм «Ищите женщину!».
Записки рыбинского доктора К. А. Ливанова, в чем-то напоминающие по стилю и содержанию «Окаянные дни» Бунина и «Несвоевременные мысли» Горького, являются уникальным документом эпохи – точным и нелицеприятным описанием течения повседневной жизни провинциального города в центре России в послереволюционные годы. Книга, выходящая в год столетия потрясений 1917 года, звучит как своеобразное предостережение: претворение в жизнь революционных лозунгов оборачивается катастрофическим разрушением судеб огромного количества людей, стремительной деградацией культурных, социальных и семейных ценностей, вырождением традиционных форм жизни, тотальным насилием и всеобщей разрухой.
Оценки личности и деятельности Феликса Дзержинского до сих пор вызывают много споров: от «рыцаря революции», «солдата великих боёв», «борца за народное дело» до «апостола террора», «кровожадного льва революции», «палача и душителя свободы». Он был одним из ярких представителей плеяды пламенных революционеров, «ленинской гвардии» — жесткий, принципиальный, бес— компромиссный и беспощадный к врагам социалистической революции. Как случилось, что Дзержинский, занимавший ключевые посты в правительстве Советской России, не имел даже аттестата об образовании? Как относился Железный Феликс к женщинам? Почему ревнитель революционной законности в дни «красного террора» единолично решал судьбы многих людей без суда и следствия, не испытывая при этом ни жалости, ни снисхождения к политическим противникам? Какова истинная причина скоропостижной кончины Феликса Дзержинского? Ответы на эти и многие другие вопросы читатель найдет в книге.
Автор книги «Последний Петербург. Воспоминания камергера» в предреволюционные годы принял непосредственное участие в проведении реформаторской политики С. Ю. Витте, а затем П. А. Столыпина. Иван Тхоржевский сопровождал Столыпина в его поездке по Сибири. После революции вынужден был эмигрировать. Многие годы печатался в русских газетах Парижа как публицист и как поэт-переводчик. Воспоминания Ивана Тхоржевского остались незавершенными. Они впервые собраны в отдельную книгу. В них чувствуется жгучий интерес к разрешению самых насущных российских проблем. В приложении даются, в частности, избранные переводы четверостиший Омара Хайяма, впервые с исправлениями, внесенными Иваном Тхоржевский в печатный текст парижского издания книги четверостиший. Для самого широкого круга читателей.