Япония : история страны - [41]

были взяты напрямую из бунраку. Одним из любимых сюжетов были трагические испытания Есицунэ; популярностью также пользовалась история градоначальника Оока Тадасукэ (1677-1751), который был знаменит тем, что справился с преступностью и однажды поступил как царь Соломон, когда к нему пришли две женщины, чтобы он рассудил, кому из них должен принадлежать ребенок. Не слишком почтительно относившийся к собственности, театр кабуки сделал героем и Нэдзуми Кодзо (казнен в 1832 году) — вора-домушника, который заслужил прозвище «человек-мышь» за способность обманывать и скрываться от преследователей. Так как жертвами Кодзо становились преимущественно богатые торговцы, ему приписывалось великодушие Робин Гуда; в действительности его кражи шли на удовлетворение безграничной тяги к спиртному и азартным играм.

Актер театра кабуки в роли самурая

И бунраку, и кабуки можно увидеть и сегодня; причем представления кабуки намного популярнее.

Ученые и наука

Конфуцианство являлось официальной идеологией режима, поэтому его толкователи обладали властью и престижем, хотя безусловная приверженность меритократии игнорировалась в интересах наследственного права и иерархии. Тем не менее в Японии были и другие интеллектуальные течения, которые содержали в себе предпосылки вызова главенствующей ортодоксии. Так, движение коку-гаку («изучение национальной истории») началось с попытки ученого сообщества заново оценить древнюю японскую поэзию. Под руководством Хирата Ацутанэ (1776— 1843) исследование уникальной синтоистской мифологии было призвано доказать врожденное превосходство Японии и ее народа. Из-за этого опасного принципа впоследствии случилось большое несчастье.

Противоположное движение представляли ученые рангаку («изучение голландской культуры», т. е. западной), которым помогала частичная отмена в 1722 году запрета на ввоз иностранной литературы. Работы политического или религиозного характера по-прежнему запрещались, но практические руководства — особенно по технологическим вопросам сельского хозяйства, навигации, картографии или артиллерии — были дозволены. Первое научное описание человеческой анатомии было выполнено в Японии в медицинском атласе, который скопировал с голландского Сугита Гэмпаку (1733-1817) примерно сто лет спустя со времени издания европейского оригинала и в отсутствие голландско-японского словаря. В 1811 году сегунат учредил специальный институт переводчиков. Но, невзирая на значительный интерес к прикладным наукам (медицине, баллистике, картографии), занятия чистой наукой были ограничены.

Многие научные триумфы явились результатом исключительно индивидуальных усилий, а не институционального патронажа. Первую подробно выполненную карту Японии сделал Ино Тадатака (1745-1818), потративший на нее семнадцать лет труда после того, как ушел из неудавшегося бизнеса по продаже сакэ. Изобретатель Хирага Гэннай (1726-1779) придумал электрическую ручную динамо-машину, термометр и как делать асбестовые ткани, но безразличное отношение к его изобретениям превратило Хирагу в озлобленного эксцентрика.

Отсутствие подлинного «научного духа» могло быть одним из интеллектуальных недостатков эпохи, но это до некоторой степени восполнялось отсутствием религиозного фанатизма. Когда японцы столкнулись со всей мощью западной науки и технологии, то обскурантистская приверженность старым догмам не помешала им дать ответ Западу.

«Темное время» в новом свете?

История — пропаганда победителей. Новые режимы редко могут противостоять искушению переписать недавнее прошлое, утверждая собственную власть путем противопоставления своих блистательных идеалов некомпетентности и коррупции изгнанных предшественников. Модернизаторы периода Мэйдзи (1868-1912), толкавшие Японию к «цивилизации и просвещению» Запада, чернили период Эдо как времена застоя и мрака невежества. Так, в 1950 году вышла книга философа Вацудзи Тэцуро, анализировавшая наследство той эпохи и озаглавленная «Национальная изоляция: трагедия Японии».

Появление впоследствии «теории развития» привело к пересмотру подобной негативной точки зрения. Указывая на скорость, с которой происходили после 1868 года институциональные изменения и технический прогресс, ревизионисты утверждали, что именно достижения периода Эдо сделали возможным будущий уникальный и успешный рывок Японии периода Мэйдзи и что они вовсе не сдерживали развитие экономики. Сторонники этого подхода приводят впечатляющий перечень факторов, благоприятствовавших дальнейшим изменениям. В правление Токугава площадь обрабатываемых земель увеличилась более чем в два раза. В качестве основных культур выращивали хлопок, шелк, чай, индиго, сладкий картофель и табак — они заменили импорт и — в случае шелка — обеспечили статьи будущего экспорта, необходимые для получения иностранной валюты для оплаты импортируемых технологий. Обладавшие энциклопедическими познаниями в сельском хозяйстве, японские крестьяне были самыми продвинутыми земледельцами в Азии. Технологии производства керамики, бумаги и текстиля намного улучшились, а развитие металлодобычи превратило Японию из чистого импортера металлов в достаточно крупного экспортера. Большинство жителей городов были более или менее грамотными, а ученые