Япония. Год в дзен-буддийском монастыре - [13]

Питер как-то сказал, что человек играет много ролей, но ни одна из них не настоящая. Каждая роль — еще одна маска, бессознательно сформированная его средой и склонностями. Человек подобен луковице. Когда он входит в себя посредством медитации, самообуздания, борьбы с эго, слои этой луковицы один за другим отпадают, и с исчезновением последнего у него ничего не остается. Мне его объяснение не понравилось: стоит ли городить огород, чтобы стать ничем, раствориться в пустоте?

— В таком случае, — сказал я, — человека больше нет. А если его нет, кто будет наслаждаться достигнутым просветлением и неизмеримой свободой?

— Посмотри на учителя, — сказал Питер. — Вот он. Ты понимаешь?

Мастер как раз прошел мимо, и мы посмотрели, как он вошел в ворота. Питер засмеялся, но не так, как смеются, что-то скрывая, а радостным, веселым, довольным смехом.

— Да, — сказал я.

Я не понимал. Нет, все-таки понимал. Я чувствовал, что он прав, и догадывался, что однажды ясно пойму, что он произнес ужасную правду. Все необходимо уничтожить, отбросить — тщеславие, ревность, чувство безопасности, любой крюк, любую поддержку, за которую можно ухватиться.

Одна американская гостья сказала как-то настоятелю, что в глубине ее души есть священное зернышко, позволяющее ей обретать покой, и что это зернышко всегда с ней, хотя иногда его непросто отыскать.

— Да, — сказал настоятель. — Оно доставляет вам немало хлопот, это зернышко, оно преграждает вам путь. Выкиньте его, не думайте о нем, избавьтесь от него!

По ее реакции я понял, что она догадалась, что он имеет в виду. Но одно дело догадаться, и другое — знать и применить свое знание. Она покинула монастырь со своим зернышком, и точно так же сейчас я прислонился со своей грустью к надгробию.

Тогда же мне рассказали знаменитую историю об упавшем со скалы человеке. Он повис над пропастью, ухватившись за тонкую ветку дерева, растущего между камней. Сделав некоторое усилие, он может подтянуться и забраться наверх, но там сидит и скалит зубы свирепый тигр. Если человек выпустит ветку, он упадет в когти другого тигра, поджидающего внизу. И пока он вот так висит, объятый страхом, появляются две мыши, черная и белая, и начинают грызть ветку, за которую он держится. Всякий, кто «изучает» дзен-буддизм, рано или поздно оказывается в этой ситуации. Он знает, что нужно что-то сделать, что-то отбросить, что бездействовать нельзя, поскольку ситуация, в которой он оказался, тупиковая. Но что бы он ни сделал, это ему не поможет. И пока он колеблется и мучается, мыши «да» и «нет», «то» и «это», «хорошо» и «плохо» продолжают грызть ветку.

Неплохая история, но и с историями нужно соблюдать осторожность. Некоторые люди становятся профессиональными коллекционерами историй. Я знал одного такого человека, писателя, который жадно собирал всё новые и новые истории, анекдоты, пикантные случаи. Не жизнь, а книга шуточных историй.

В монастыре историй почти не рассказывали. Самыми важными в обучении были медитация и коаны. Наставник всегда задавал один и тот же вопрос: «Каков ваш ответ?» Он дал мне коан, и нужно было найти его решение. Каждое утро, когда я к нему приходил, он ждал ответ. Казалось, он был уверен в том, что я дам ему ответ именно этим утром, именно в этот момент. Ответ должен проистекать откуда-то из моих глубин.

Наставник не собирался подсказывать мне или давать направление. Очень важен первый коан. Это ворота без ворот, через которые должен войти (или выйти) ученик. Он обязан сделать это сам, используя медитацию, дисциплину, изменив свой прежний взгляд на вещи и самого себя. Наставник обучал меня технике медитации, тому, как следует сосредоточиваться.

— Слейся со своим коаном, забудь о себе, забудь все, что с тобой связано. Сиди молча, удерживай равновесие, дыши спокойно, изгони все из своего ума и снова и снова повторяй коан так, будто вся твоя жизнь зависит от него. Не торопись, не возбуждайся, пребывай спокойным и безразличным ко всему, что тебя беспокоит, что кажется тебе ценным, что тебя увлекает.

— Трудно, — отвечаю я.

— Конечно, трудно, — говорит наставник. — А мне, думаешь, было легко? Я посещал своего учителя каждый день, как ты сейчас, но был очень медлительным. Два года я провозился с коаном, но так ни к чему и не пришел, а потом меня призвали в армию и отправили в Китай.

— В самом деле? — удивленно спросил я. — Но вы ведь буддист. Разве буддистам дозволено убивать?

— Дозволено, дозволено, — сказал наставник. — Мне пришлось. Если бы я отказался, меня бы расстреляли. В армии, в Маньчжурии, я много медитировал, когда был часовым. Солдаты любили меня за то, что я брал на себя и их смену.

Он поднялся на своем помосте. Старый маленький человек в буддийском плаще неподвижно застыл по стойке «смирно».

— Вот моя винтовка, я держал ее вот так. И при этом час за часом сосредоточивался на коане, который дал мне мой учитель. Медитировать стоя тоже можно, хотя это и не так действенно, как в позе лотоса. Разумеется, надо соблюдать осторожность, чтобы не упасть, но я мог опереться о винтовку.

— Вы решили свой коан?

— Не тогда, — ответил он. — Позже, когда вернулся в Японию и снова стал монахом. Я обрел понимание, и мне уже не нужно было доказывать это своему наставнику. Я посещал его каждый день, и в одно из таких посещений он кивнул. И тут же дал следующий