ЯОн - [26]

— Ты женат? — спросил я строго.

— Разводной, — буркнул таксист, пытаясь удержать в зеркале ту, с плеером, — поверь мне, это и представить себе даже невозможно — возвратиться к жене…

По радио звучала печальная песня Поликера, и водитель пытался ее петь, но слишком разыгрался, чтобы попасть в ритм. Он прокрутил одну станцию, а на следующей его опять поджидало нечто грустное, на сей раз Шломо Арци.

— Все из-за этой дерьмовой истории с вертолетами, — объяснил он мне, как будто я упал с Марса. — Вертолеты столкнулись в воздухе, ты слышал, в новостях уже сообщали об этом

Я кивнул.

— Сейчас они иссопливят нам все радио. Клянусь тебе, будут одни только новости и всеобщее уныние, — он остановился у перехода, пропуская высокую девочку с корсетом для выпрямления спины. — И эта тоже чего-то стоит, нет? — сказал он в некотором сомнении. — Я бы, пожалуй, дал бы ей еще год-два, — и для пущей уверенности просигналил и ей. Он продолжал крутить настройку и остановился на некой станции, которая вела репортаж с места падения.

— Посмотри, например, на меня, — продолжал он, — у меня сейчас сын в армии, в боевой части. Ничего не слышал от него уже два дня. И если я скажу, что нужно в таких случаях пускать по радио что-то полегче, так никто не явится ко мне с претензиями. Вот я и говорю, что здесь понапрасну давят на людей. Подумай о его матери, моей бывшей жене, которая слушает все эти песни Шломо Арци о том, как он трахает жену своего друга, умершего на войне. И это вместо того, чтобы поставить ей что-нибудь успокоительное. Давай, — он вдруг коснулся моей руки, — давай позвоним ей, немножко поморочим ей голову.

Я не ответил, слегка испугавшись, когда он ко мне притронулся.

— Алло, Рона, как дела? — кричал он уже в трубку. — Все в порядке? — он подмигнул мне и показал в сторону одной крашеной, в Субару, которая стояла рядом с нами на светофоре.

— Я переживаю за Йоси, — раздался несколько металлический голос, — он не звонил.

— Как он позвонит? Он в армии, на территориях. Ты что думаешь, у них там, в Ливане, есть телефонные карточки?

— Не знаю, сказала женщина, — у меня нехорошее предчувствие.

— Ну, ты даешь! — подмигнул мне снова водитель, — я тут как раз говорю пассажиру, что сколько я тебя знаю, переживать — это для тебя святое.

— Почему? А ты что не волнуешься?

— Нет, — засмеялся водитель, — и знаешь почему? Потому что я не похож на тебя, я слушаю еще, что говорят по радио, а не только эти умирающие песни между известиями. А говорили, что эти, в вертолете, были парашютистами, а наш Йоси вообще в пехоте, так чего переживать?

— Сказали, что и парашютисты тоже, — пробормотала Рона, — и это не значит, что больше никого не было.

Даже несмотря на помехи, было слышно, что она плачет.

— Послушай, сделай одолжение! Там есть специальный телефон, по которому могут звонить родители. Позвони им и спроси о нем. Пожалуйста, для меня!

— Я сказал тебе, — заупрямился водитель, — говорили, что только парашютисты. Не буду я сейчас звонить и делать из себя идиота. — И после того, как не получил никакого ответа, продолжил. — Тебе хочется выглядеть недоразвитой? Позвони сама.

— Хорошо, — она попыталась говорить твердым голосом, — тогда освободи мне линию.

— Опа! — сказал водитель и разъединился. — Сейчас она будет изводить их хоть десять часов подряд, пока они не проверят, — хихикнул он, как бы подводя итог. — Эта упрямица не слушает никого.

Его взгляд искал кого-нибудь, кому бы посигналить, но улицы были почти пусты.

— Поверь мне, — сказал он, лучше молоденькая девочка, пусть даже уродливая, чем красавица в годах, я по опыту знаю. Молодая, даже если она дурнушка, — кожа у нее упругая, груди торчат, у ее тела есть запах, запах молодости. Я говорю тебе, в мире есть много красивых вещей, но тело семнадцати, восемнадцатилетней…

Он пытался напеть что-нибудь, отличное от доносящегося из приемника, и после второго куплета зазвонил мобильник.

— Это она, — улыбнулся он и снова подмигнул. — Милая Рона, — наклонился он к микрофону, как будто он — ведущий на радио, беседующий со слушателями. — Как дела?

— Хорошо, — ответила женщина счастливым голосом, напрасно пытаясь изобразить хладнокровие. — Я звоню только сообщить — они сказали, что с ним все в порядке.

— И для этого ты звонишь? — засмеялся водитель. — Ну, и дурища ты, я ведь уже полчаса назад говорил тебе, что с ним все в порядке.

— Правильно, — вздохнула она, — но сейчас я более спокойна.

— Ну, будь здорова, — подколол он.

— Ладно, я иду спать, я страшно устала.

— Чтоб у тебя были только хорошие сны, — и он нацелил палец на кнопку, чтобы прервать разговор. — В следующий раз будешь слушать, что я тебе говорю, а?

Мы уже были почти у моего дома, на повороте он увидел какую-то худышку в мини, испуганно заметавшуюся, когда он просигналил.

— Нет, ты только посмотри на нее! — сказал он, пытаясь скрыть слезы. — Ну, правда, что, ты бы ей не вставил?

Паамася

Яниву он купил игрушечную обезьяну в каскетке. Если нажать обезьяне на спину, она издает странное рычание, высовывает длинный язык, достающий до носа, и косит глаза. Дафна считала, что игрушка уродливая, и Янив будет ее бояться. Но Янив как раз, был в высшей степени доволен. «Хоа-а-а!» — старался он подражать рыку обезьяны. Косить он не умел, поэтому вместо этого моргал, а потом смеялся от удовольствия. Что-то есть в этом, таком полном, наслаждении ребенка, с чем невозможно соперничать. А в том состоянии души, в котором пребывал папа Авнер, даже и с наслаждением менее полным он не очень-то мог соревноваться.