Янычары. «Великолепный век» продолжается! - [38]

Когда очень красивых и доступных, готовых на все ради одного мужчины женщин много, они становятся неинтересны. Тогда этого одного может привлечь скорее та, что не старается это сделать. Мужчина, даже султан, – охотник, если его соблазняют, поддается, но лишь на время.

Перед султаном стояла очень красивая совсем юная девушка, которая, несмотря на свое положение, вовсе не желала его соблазнять. Могла стать икбал, а потом и кадиной, но не стремилась к этому. Не равнодушная, не вялая, не глупая… В прекрасных синих глазах – живой ум, смущена, как и должна быть смущена та, которой впервые предстояло показать себя мужчине…

Она очень красива, но не умеет пользоваться своей красотой, даже не осознает ее в полной мере, может завоевать Повелителя, но не желает этого делать. Ее сердце принадлежит другому, более молодому, и он знал кому – шехзаде Селиму. Абдул-Хамид подумал, что отпусти он ее сейчас – уйдет, едва поблагодарив, уйдет даже просто из гарема в темноту ночи, лишь бы на волю. От понимания этого стало больно, захотелось удержать хотя бы на то время, пока поймет, что он не жесток, не насильник.

Смешно – султан мысленно словно оправдывался перед обыкновенной рабыней!

Нет, она не обыкновенная, и он не оправдывался.

Встал, подошел ближе. Сколько угодно разглядывай, столь совершенной красоты не найдешь.

Протянул руку, слегка коснулся волос, она чуть вздрогнула, но взяла себя в руки, только дыхание задержала.

– Расскажи мне о себе. Ты где-то училась во Франции?

– Да, в монастырской школе.

– Чему?

Эме, запинаясь, перечислила то, чему учили в Нанте, пропустив, однако, все, что касалось веры.

– Накшидиль, неужели в монастырской школе тебя не учили верить и молиться?

– Учили. Я христианка.

– Я не сомневаюсь. Человек должен жить в той вере, в которой родился. Кстати, Абдул значит «раб», а Хамид – «благодарный».

Эме подумала, что Абдул-Хамид не просто необычный султан, но и самый необычный мужчина, какого она встречала. Ей было любопытно и совсем не страшно.

– Шехзаде Селим молод и хорош собой, он умен, образован и будет прекрасным султаном. И он тебе нравится. Думаю, Михришах Султан купила и обучила тебя для него, но пришлось пожертвовать. Я не прав?

– Правы, – с тихим вздохом опустила голову Эме.

Султан стоял, засунув большие пальцы рук за пояс, Эме – перед ним, низко опустив голову. Она прекрасно помнила тысячу раз повторенный наказ Далал: если Повелитель стоит, никто другой не может сидеть или лежать, если жив, в сознании и имеет ноги.

– Пусть пока Селим посидит в Клетке и пообщается с Али Хикметом, ему полезно. А ты в эти дни будешь приходить ко мне. – Заметив, как вздрогнула девушка, султан усмехнулся: – Я не буду брать тебя силой. В принуждении женщины, тем более той, что тебе обязана, нет ничего героического, это постыдно. Настоящий мужчина предпочтет превратить ее в полную страсти любовницу. Вот это победа.

Щеки девушки невольно полыхнули краской стыда. Речи султана совсем не те, какие она слышала от поклонников в Нанте. Там комплименты произносили легко и непринужденно, обе стороны понимали, что за словами ничего не стоит. Речи о страсти и красоте ни того ни другого могли не означать. Султан говорил откровенно, и это поражало. А намерение завоевать ее сердце и превратить в горячую любовницу оказалось куда более действенным комплиментом, чем поток ничего не значащих слов.

– Ты хорошо говоришь по-турецки?

– Нет, не очень.

– А я по-французски. Поможешь мне одолеть ваши падежи, а я тебе – освоить получше турецкий. Что за язык ваш французский – сплошные нечитаемые буквы в словах! К чему писать столько букв, если читаете только половину?

– Но французский язык очень древний, в нем осталось много старинных слов, которые когда-то произносились иначе, потом какие-то звуки пропали, но буквы для их записи в слова остались.

Абдул-Хамид внимательно смотрел на юное создание, стоявшее перед ним. Михришах Султан, сама того не ведая, сделала ему лучший подарок, какой только возможен. Нежная, очень красивая девочка выглядела не просто юной, она явно не была испорчена общением с хитрыми и готовыми перегрызть друг дружке горло ради султанского внимания одалисками, к тому же умна умом не хитрым, а пытливым, что редко встречается у красивых женщин, а уж в гареме и того реже.

Но именно ее юность, неопытность и чистота были главными препятствиями для Абдул-Хамида. Как ему, почти старику, столько лет прожившему в одиночестве, завоевать сердце этой девочки? Абдул-Хамид чувствовал, что не сможет просто взять Накшидиль на ложе, ему мало ее прекрасного тела, нужна душа. Ни сломать, ни подчинить эту душу нельзя, ее нужно завоевать, привлечь к себе, чтобы откликнулась, чтобы тоже пожелала его так страстно, как теперь желал ее он.

Эме встретилась с горящими глазами султана, и слова замерли у нее на устах. Перед ней стоял не Повелитель, а явно влюбленный, готовый на все мужчина.

Он невольно протянул руку, слегка коснувшись тыльной стороной ладони ее щеки. Эме с трудом удалось не шарахнуться в сторону, но она замерла, буквально затаив дыхание от напряжения.

– Чего ты боишься, что я возьму тебя силой? – Султан усмехнулся, убрав руку. Вернулся на диван, знаком подозвал Эме к себе, так же знаком показал, чтобы присела рядом. – Позволь тебе напомнить, что ты согласилась стать моей наложницей, хотя согласия рабынь не спрашивают вовсе.